Зия Самади - Избранное. Том 1
— К оружию!
Пока прошло первое оцепенение, пока солдаты открыли ответный огонь, человек двадцать китайцев уже лежали недвижно на земле.
Бойцы Ходжанияза обстреливали полк Ли-туаньчжана с двух холмов, не давая поднять головы сидевшим в камышах китайцам. Полковник попытался было с одним батальоном отойти назад, чтобы затем штурмовать холм, но с тыла его обстреляли джигиты Палтахуна. Гоминьдановцев, попавших в капкан, спасала темнота и камыши. Случись дело днем, в живых не осталось бы ни солдата.
— Сопахун! Окружить камыши! — приказал Ходжанияз.
Пока Сопахун, обойдя камыши, преградил выход из них, он потерял человек десять. Однако дело было сделано. Полк Ли-туаньчжана оказался заперт в узкой лощине. Солдаты растерялись.
— Ша! Ша! Ша![21]— бросил боевой клич полковники, размахивая саблей, в отчаянии рванулся вперед. Он понимал, что медлить нельзя, в камышах их перестреляют до единого.
Офицеры и солдаты, подхватив клич, кинулись за ним на сотню Палтахуна. Они бежали густой цепью, стреляя на ходу. Место падавших тут же занимали другие, положение сотни Палтахуна стало угрожающим. Джигиты начали отходить, тогда Палтахун, высоко подняв винтовку, крикнул:
— Отступление — смерть! Только вперед!
Он успел сделать лишь несколько шагов и упал…
В это время Ходжанияз сделал знак Асылкану.
Конная сотня Асылкана, стоявшая за холмом, полетела в бой. Но гоминьдановцы, оттеснив джигитов Палтахуна, уже залегли на холме и пустили в ход пулеметы. Коротко заржав, падали лошади, опрокидывались всадники. Видя, что победа уходит, Ходжанияз решил ввести в бой все силы. Вынув из кобуры маузер, он крикнул:
— Да поддержит нас дух предков! — и, хлестнув коня, устремился вперед.
За его спиной прогремело грозно и зловеще: «Смерть врагу!» — и все бросились в атаку. Гази-ходжа стремительно мчался на врага, стреляя из маузера, за ним джигиты, позабывшие о встречных пулях, несущих гибель.
Это был решающий бой, от него зависела судьба восстания. Хорошо вооруженный враг не хотел сдаваться. Джигиты Сопахуна, обошедшие камыши, ударили с тыла. Гоминьдановцы не выдержали бешеного напора атакующих и расстроили свои порядки.
— Стреляйте по тем, что у пулеметов! — приказал Ходжанияз, и вскоре заглохла пулеметная дробь.
Солдаты в панике разбегались, их преследовали крики разгоряченных джигитов: «Руби врагов!» — топот и ржанье коней… Из целого полка только несколько солдат спаслось в камышах, большинство нашло себе здесь смерть. Двести человек во главе с Ли-туаньчжаном сдались в плен.
Утренний ветерок грустно шуршал по камышам… У только что вырытой широкой братской могилы неподвижно лежали шестьдесят восемь джигитов — и среди них Палтахун. Длинные черные усы его слегка шевелились под ветром. Спокойно и безмятежно было лицо с застывшей улыбкой, не верилось, что он мертв.
Ходжанияз и Пазыл осунулись от горя. В траурном молчании стояли все бойцы. Казалось, вот-вот заплачет верный иноходец Палтахуна — так низко опустил он свою голову…
— Начинайте! — горестно и тихо сказал Ходжанияз.
Но джигиты медлили предавать земле тела своих товарищей и стояли неподвижно, будто не слышали Ходжанияза.
— Борьба не обходится без потерь, братья! — заговорил Пазыл. — Без жертв мы не добьемся победы. Погибли наши верные друзья, боевые товарищи, но мы победили, и наша победа — новый шаг на пути к свободе…
Первым в могилу опустили Палтахуна, потом — в ряд с ним — других джигитов… Вскоре над ними вырос высокий холм. Воины во главе с Ходжаниязом прочли молитву за упокой душ павших.
С того дня место это стали называть Могилой шахидов — павших за веру, и каждый путник останавливался возле нее, воздевая в молитве руки.
Глава тринадцатая
Ранним утром разнесся над Кумулом радостный звон литавр, — такой бывает лишь в дни мусульманского праздника — хейта.
Но сегодня не хейт, сегодня праздник победы. Накануне была разгромлена и уничтожена бригада генерала Доу Цзигана, того самого, который грозился жестоко наказать «этих чаньту», и гоминьдановский гарнизон Кумула сдался. Кумульцы, вот уже сколько времени жившие в ожидании расправы и под угрозой голодной смерти, высыпали на улицы и поздравляли друг друга так, словно живыми выбрались из могилы.
Сегодня все четверо ворот кумульской цитадели раскрыты настежь, и в них, не прекращаясь, вливается людской поток из окрестных сел. Люди едут на конях и ослах, идут пешком. Все несут в руках узелки, ведут коней, коров, баранов — это подарки победителям. В толпе пляшут под бубны и карнаи, распевают только что сложенные в честь Гази-ходжи частушки.
Сегодня все улицы и тупики Кумула чисто подметены, политы водой. Жители извлекли из сундуков праздничные одежды и принарядились — женщины и мужчины, старики и молодые. Радостное чувство упоения свободой влечет всех на улицы. А там звуки литавр — гум-галан, гум-галан, галан-галан-гум, — будто опережая друг друга, несутся с балкона дворца кумульского вана, сзывая народ на праздник.
Сегодня дворец ломился от простого люда, а ведь сюда допускались только беки да сборщики податей. Для угощения победителей зарезали десятки коров, сотни баранов. В огромных черных котлах варилось мясо, поспевал плов, в тандырах пеклись ароматные лепешки и самса, на мангалах жарились жирные, сочные шашлыки…
На площади перед дворцом под звуки литавр танцевали «кумульский санем», в танце по обычаю участвовали и женщины, и мужчины. Кто-то из танцующих воскликнул:
— Слава Гази-ходже!
Другие голоса подхватили:
— Салам Гази-ходже!
— Станем воинами Гази-ходжи!
— Если умрем — погибнем за правое дело! — полетели громкие крики над толпой.
Пазыла, пробиравшегося сквозь толпу, потянул за рукав один из бойцов отряда:
— Пазыл-ака, Пазыл-ака, в медресе переполох…
Когда они вошли в медресе, то увидели, что главный мулла — Хатипахун — вместе с четырьмя-пятью имамами, собрав полсотни пожилых китайцев и китаянок, принуждает их принять мусульманство и произнести слова молитвы: «Аллаха илалла, Мухамадул расулилла». Китайцы, дрожа от страха, лепетали:
— Ла… ла… ла…
Пазыл громко рассмеялся.
— Не смейтесь, афандим, — с укором сказал Хатипахун. — Дорога исламу теперь открыта, и наш долг наставить на путь истинный этих неверных.
— Кто же открыл дорогу исламу? — насупил брови Пазыл.
— Гази-ходжа, разумеется, иншалла…
— Если вы хотите открыть дорогу исламу, пойдемте, я дам вам винтовки. Вы будете сражаться с врагом, как и мы!
