Зия Самади - Избранное. Том 1
— В Цинхай, — коротко ответил Ма.
— Значит, с войной за ислам покончено? — улыбнулся Пазыл.
— Да! — холодно ответил Ма Чжунин.
— Что же заставило вас, уважаемый Га-сылин, бросить дело на полпути?
— Я, — ответил, побледнев, Ма Чжунин, — сторонник свободных действий. Никто не имеет права принуждать меня.
— Принуждать?.. Разве мы договорились обо всем не добровольно? — Пазыл тоже побледнел. — И теперь, когда мы начинаем брать верх в борьбе, вы уходите, отступаете…
— Вы, Па-сяньшэн, не понимаете обстановки в Синьцзяне. С нашими силами достигнутого не удержать. Понимаете — не удержать.
— Ошибаетесь, Га-сылин! Возникнув из ничего, мы превратились в мощную силу, добились поддержки народа. Какие у вас основания не верить в наш успех?
— Я не считаю народ силой. Моя сила — оружие…
— Допустим, — перебил его Пазыл. — Но ведь у вас сейчас и оружия, и продовольствия вдоволь…
— Мне этого мало! — возразил сердито Ма Чжунин. — Пока не соберу армию, которая одним ударом покончит с Шэн Шицаем, в поход не выступлю!
— Если ты уйдешь, нас волк не съест, Га-сылин. Обидно только, что ты втоптал в грязь нашу веру и надежду! — горестно сказал Ходжанияз.
— Пойми, Ходжа-ака, иного выхода у меня нет… Ты старший брат, я — младший…
— Я верил тебе, но то, что ты поворачиваешь с полпути… — Борода Ходжанияза вздрагивала, выдавая его состояние.
— Я еще вернусь! И когда вернусь, нас никто не остановит до самого Кашгара, верь мне, Ходжа-ака!..
В шатре установилось тяжелое молчание. Полководцы расставались чуть ли не врагами. Их союз был искусственным, и он рухнул, как дом, построенный на песке.
— Ну что же, решил уезжать — не буду задерживать… — прервал молчание Ходжанияз. — У нас есть Поговорка: «Отведав соли, наплевал в солонку». Запомни ее, Га-сылин…
Эти слова иглой впились в сердце Ма Чжунина, он побледнел от злости и готов был дать решительный отпор, но стерпел, так как виноват был сам. Они холодно простились. В последних словах, которыми они обменялись, не было ни искренности, ни доверия.
После ухода Ма Чжунина Ходжанияз не находил себе места. Его мучило, что он дал себя так жестоко обмануть, не сумел отличить врага от друга. «Ну, погоди… Еще наступит час нашей встречи!» — скрипел он зубами и, как барс, заключенный в железную клетку, ходил из угла в угол. Ему не хотелось ни с кем встречаться, даже с Пазылом. Наконец Пазыл явился к нему сам.
— Пойдемте, Ходжа-ака, джигиты заждались. Нужно посоветоваться…
— По-со-ве-то-ваться! — передразнил Ходжанияз. Его взгляд говорил: «Вся вина на мне. Чего со мной советоваться? Теперь я не имею права быть главою!» По крайней мере так показалось Пазылу.
Пазыл мягко улыбнулся:
— Как говорят, отбросим старое, начнем с нового. Пойдемте.
Он чуть не силой увел Ходжанияза в комнату, где ждали Моллахун, Сопахун, Асылкан, монгол Бато и другие джигиты.
— С одной стороны, — сказал Пазыл, когда все расселись, — уход Ма Чжунина для нас полезен. Он корыстный человек и когда-нибудь все равно бы отвернулся от нас или даже нанес удар в спину. Поэтому не нужно сожалеть о нем.
— Никто не сожалеет о нем, горько, что он обвел нас вокруг пальца, как малых детей! — вздохнул Ходжанияз.
— «Своя телка лучше неподеленной коровы», — говорят в народе, Ходжа-ака, — вмешался в разговор погонщик верблюдов Моллахун. — Теперь мы сами дружно примемся за дело.
— Нас вначале было семеро, а теперь вон сколько — около двух тысяч бойцов. За ними, как скала, стоит народ, чего же нам бояться, братья!
— Вот это верно! — поддержал Пазыла Моллахун. — А то с уходом Ма Чжунина некоторые повесили нос…
— Да, — подтвердил Асылкан, — говорят даже такое: «Ма Чжунин бежал, услышав, что Шэн Шицай идет с большим войском», «Ходжанияз остался один и тоже побежит, бросив оружие…»
— Кто это разносит такие слухи? — прервал Асылкана Ходжанияз. — Язык надо вырвать у таких людей!
— Это провокации гоминьдановских шпионов. С завтрашнего дня нужно разъяснять народу положение дел, — предложил Пазыл. Он заговорил о новом подъеме народного движения, к этому нужно быть готовыми, чтобы организовать и повести народ за собою…
— Допускать стихийность и неорганизованность — преступление. Ма Чжунин помешал нам создать единый центр по руководству восстанием, но теперь мы можем и должны это сделать. Медлить дальше нельзя.
— Правильно, — поддержал его Моллахун, многое повидавший на своем веку. — Даже в семье имеется глава. А это не семья, а большое дело. Нам необходима организованность.
— Согласен, — подтвердил Ходжанияз. — Стрелять куда легче, чем руководить.
Пазыла поддержали все. В этот день был создан руководящий центр во главе с Ходжаниязом. Пазыла назначили советником, Моллахуна — начальником снабжения, Сопахуна — командующим войсками. Асылкан и Бато стали его помощниками. По предложению Ходжанияза, Хатипахун был назначен войсковым муфтием.
Глава четырнадцатая
Заман проснулся рано, полежал немного, слушая пение соловья, а потом вскочил, оделся и вышел из комнаты. Мать уже успела прибрать во дворе и поливала цветничок с розами.
— Ты что же поднялся в такую рань? — спросила она.
— Соловей разбудил, мама, — ответил Заман, кивнув на куст цветущей сирени, похожий на клубы густого тумана. Там поселился соловей.
— Этот соловушка, сынок, не покинул нас и после твоего отъезда… Куда это ты направляешься?
— Пойду пройдусь, мама.
— О-э? Приехал, а дня не посидишь дома. Совсем сделался чужим…
— Что ты, мама! Кроме вас, у меня никого нет.
— Побудь дома, младшие так тосковали по тебе, а ты…
— Больше я никуда не поеду, — начал он успокаивать мать, — хватит мне служить у баев на побегушках.
— Правильно, сынок. Когда не было тебя дома, я ночей не спала, молилась богу… — Мать утерла рукавом глаза.
— Ну вот, опять… Не надо, мама.
Заман, как в детстве, прильнул головою к ее груди. Мать нежно погладила сына по голове, постепенно успокаиваясь.
— Свет очей моих, сынок мой, — шептала она.
— Мама, — проговорил Заман, осторожно высвобождаясь из ее объятий, — я скоро вернусь. Жди меня к чаю.
— Возвращайся быстрее, сынок. К твоему приходу я приготовлю завтрак. Посмотри, как красиво у нас в огороде! — мать показала на аккуратные грядки, за которыми всегда ухаживала сама.
— У тебя золотые руки, мама, — Заман улыбнулся. — В твоих руках и сухая травка зеленеет…
