Барбара Картленд - Встречи и разлуки
При моих словах уголок его рта дрогнул в чуть заметной улыбке, и я поняла, что забавляю его.
Норман рассказывал, что сэр Сидни славится своей резкой и откровенной манерой высказываний. Ну, раз ему нравится откровенность, значит, я тоже могу себе позволить говорить, что хочу. И следующее его замечание предоставило мне такую возможность.
— Что ж, не стану вас задерживать, — сказал он, — надеюсь, что мы когда-нибудь снова увидимся.
— Зачем? — спросила я, глядя на него широко раскрытыми глазами.
— Зачем? — переспросил он, явно озадаченный. — Полагаю, вы пожелаете рассказать мне историю вашей жизни. Я много их наслушался от разочарованных молодых дам.
— И это сделало вас еще более циничным, надо думать, — заметила я спокойно.
— Кто вам сказал, что я циник?
— Я слышала это от многих, поэтому обещаю вам, что не стану добиваться вашего сочувствия.
— Не станете, вот как? — сказал он задумчиво, глядя на меня с несколько большим интересом.
— Ну, не смею вас больше задерживать. — Я протянула ему руку. — Было очень приятно с вами познакомиться — вы гораздо симпатичнее, чем я ожидала.
Эти слова еще больше его удивили, и я заметила, что он раздумывает, что бы еще мне сказать. Мы пошли к выходу.
— Как вам нравится мой дом? — спросил он.
— Очень мрачный, — сказала я. — И слишком пышный.
— Вы довольно откровенны. — Он снова не скрыл своего удивления.
— Я всегда слышала, что северянам прямота по душе.
— Это правда, — согласился сэр Сидни.
— Но вы, быть может, предпочли бы комплименты? — предположила я.
— Я этого не говорил, — резко возразил он. — Я люблю, когда говорят правду. Почему мой дом кажется вам мрачным?
— А вам он таким не кажется?
Он не ответил на мой вопрос и сказал:
— Приезжайте как-нибудь поужинать со мной. Что вы делаете завтра вечером?
Я была ошарашена такой неожиданностью, но постаралась ответить как можно непринужденней:
— Завтра вечером? С удовольствием. Особенно интересных планов у меня нет.
— Тогда, значит, в восемь ровно…
И без единого слова, даже не простившись, сэр Сидни повернулся и вышел. Неизвестно откуда появившийся лакей открыл мне дверь.
Очутившись на улице, я почувствовала себя так, словно выбралась из логовища льва, но мысль об ужине с ним привлекала меня.
Он, безусловно, личность интересная, и будет забавно понаблюдать, как он станет выкручиваться, если я продолжу в столь же откровенной манере, которая так ему нравится.
Очевидно, многие в его обществе теряются и испытывают страх. Я уверена, что даже Норман трепещет перед ним и боится потерять работу или впасть в немилость.
Дома я застала Клеону, которая уже вернулась. Она была ужасно заинтригована, когда я рассказала ей о моем приключении.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Благие намерения не всегда сбываются — во всяком случае мои, — в этом я, вероятно, мало отличаюсь от других людей.
Но так или иначе, когда я сегодня ужинала с сэром Сидни — уже в третий раз, — я рассказала ему свою историю, хотя и зареклась этого не делать. Но он настоял.
После первого раза я не рассчитывала, что меня когда-нибудь еще пригласят. Это был ужасный вечер. Даже вспоминать неприятно.
Мы торжественно уселись в огромной столовой, где нас обслуживали четверо лакеев, а блюда вносили на серебряных подносах, непомерно больших.
Вероятно, сэр Сидни привык к одиночеству и не замечает, что его столовая напоминает скорее какой-то мавзолей.
Если бы мне сказали, что в одной из комнат наверху лежит покойник, я бы нисколько не удивилась.
Разумеется, в таком настроении я едва ли могла составить кому-нибудь приятную компанию. Единственное, что я могла сделать, — это хоть как-то разговорить хозяина дома, что мне, впрочем, неплохо удалось.
Я всегда слышала, что для того, чтобы иметь успех, женщина должна предоставить мужчине разговаривать, а сама помалкивать и слушать, но, на мой взгляд, так можно вести себя, только если не любишь этого человека.
Если кого-нибудь любишь, то всегда найдется столько всего, о чем хочется говорить. Тебе интересно знать о любимом человеке всякую мелочь, любые подробности, и никогда не бывает недостатка в темах для разговора.
Когда Гарри был со мной, не проходило минуты, чтобы мне не захотелось рассказать ему что-то.
К концу ужина сэр Сидни заговорил о своих заводах, вспомнил, как он начинал работать мальчишкой за восемь шиллингов в неделю.
— А что вы теперь делаете с вашими деньгами? — спросила я.
Он удивленно на меня посмотрел.
— Что делаю? — переспросил он.
— Но вы же не можете потратить все сразу, даже если у вас несколько домов?
— Одни лишь болваны тратят целиком свои доходы, — сказал он с раздражением.
— Только не говорите мне, что вы копите на черный день, — засмеялась я.
— А почему бы и нет?
— Потому что такой день уже не может для вас наступить.
— Может, — возразил он, — такой день может наступить для всякого, если у нас опять будет кризис…
— Да, да, — перебила я, — но вам не грозит совершенно обеднеть, снова оказаться в том положении, когда вы только начинали. Может быть, вам пришлось бы отказаться от одного из ваших домов или пожертвовать серебряной посудой, но вам не пришлось бы — как вы мне рассказывали — ходить в обносках или искать мелочь на пропитание.
— Иными словами, вы подстрекаете меня к расточительству, — сказал он.
— Я убеждаю вас не жалеть денег, чтобы быть счастливым, — отвечала я. — Неплохой девиз в жизни, не так ли?
Мне показалось, что эта мысль его позабавила. Ему, наверно, и в голову не приходило, что он мог бы жить интереснее, не жалея денег.
Я в жизни не видела человека, которому бы деньги доставляли так мало удовольствия.
Не думаю, что у него есть какие-то радости, и он, вероятно, ужасно одинок, потому что в нем чувствуется недоброжелательство по отношению к тем, кто живет веселее, чем он.
Норман говорил мне, что у него тяжелый характер, и, когда мы ужинали с сэром Сидни второй раз, он налетел на бедного дворецкого за то, что тот подал какой-то другой сорт бренди.
Я видела, что дворецкий был в ужасе. Но меня вспыльчивые выходки не пугают — во всяком случае, гнев сэра Сидни напоминает мне свирепый лай собаки, неспособной на самом деле никого укусить.
Когда дворецкий, дрожа, удалился, сэр Сидни сказал:
— Он недурно служит, но ужасный болван.
— Вы ему приплачиваете, чтобы он не обращал внимания на ваше дурное настроение? — спросила я.
