Элоиза Джеймс - Избранница герцога
— Вы не относитесь к большинству, — безразлично произнесла Элинор, не оборачиваясь, но искоса поглядывая на него.
Слава Богу, она, кажется, слегка порозовела, отметил Вильерс. А до этого была бледна, как мрамор. Он шире распахнул балконную дверь, чтобы она могла полюбоваться на него и снизу.
— Вы правы, — сказал он, — я лучше многих других.
Элинор расхохоталась:
— Мне известен ваш герцогский титул.
— Я лучше не только поэтому, — ответил он, поигрывая бедрами и слегка испуганно спрашивая самого себя, не повредился ли он в рассудке? Герцог Вильерс никогда не позволял себе подобных эскапад на балконе в набедренной повязке, а Леопольд никогда даже не пытался флиртовать. Может быть, поэтому его теперешняя попытка выглядела так неуклюже? С этой греховодницей Элинор можно вовсе потерять рассудок.
— Я заметила ваши достоинства, Вильерс, — вкрадчиво произнесла Элинор. — Даже отсюда, из-за барьера.
Какая-то нотка похвалы все же прозвучала в ее голосе, и он ответил довольной усмешкой, прежде чем устремить свой ставший застенчивым взор в небо.
— Но который же теперь может быть час? — спросил он.
— Не смотрите так испуганно, солнце еще не похоже на круглый сияющий сыр, оно едва взошло, — ответила Элинор. — Полагаю, сейчас около восьми утра.
— Восемь? Такая рань?
— Леопольд! — донесся голос снизу с лужайки. — Я приглашаю вас совершить утреннюю прогулку!
Вильерс весь вытянулся, опасаясь подходить ближе к краю в повязке на чреслах — Лизетт была воплощением целомудренной английской леди. Она изумительно смотрелась в своей амазонке, с пышной волной золотистых кудрей. Ее глаза были такими же голубыми, как небо.
— Эй! — закричала она. — Пора встать и заняться делом, Леопольд.
— Вперед, Леопольд! — произнесла насмешливо Элинор. — Я видела момент вашего вставания, но до дела не дошло.
— У нас с вами еще будет время для этого, — ответил он ей, наслаждаясь их словесной дуэлью.
Это была уже вторая кряду попытка флирта, которым он всегда пренебрегал, считая это ниже своего достоинства.
— Боюсь, у нас с вами не получится, — крикнул Вильерс, обращаясь к Лизетт. — Я спланировал визит в Севен-оукс, в сиротский приют.
— Не понимаю! — крикнула Лизетт. — Зачем это вам? Дети и так гостят у меня дни напролет. Они сами явятся к нам после полудня. Я с ними каждый день репетирую пьесу.
Впрочем, сейчас мы ее совсем забросили и занялись поисками сокровищ.
Тронутый ее благородством, Вильерс смутился, не зная, что ответить. Мысль о том, что она могла ласкать его детей и играть с ними, приводила его в умиление.
Пришлось вмешаться Элинор.
— Герцог хочет стать попечителем! — крикнула она Лизетт. — У него есть тяга к милосердию. Он даже подумывает о том, чтобы устроить собственный приют.
Тобиас насмешливо фыркнул, но Лизетт и бровью не повела.
— Я и сама подумываю о том же, — призналась она. — Я заметила, что эти дети очень худые, и задумалась о том, хорошо ли о них заботятся? Не сомневаюсь, что их рацион вполне достаточен. Возможно, они плохо едят, потому что им не дают того, что им нравится? В моем приюте все они получали бы свои любимые блюда!
— Еще один повод, чтобы прокатиться в этот приют и все проверить, — заметил Вильерс.
— Мы едем туда все вместе! — вскричала Лизетт, хлопая в ладоши. — Я хочу посмотреть на их кроватки, все ли с ними в порядке. Им должны были завезти новые.
— Прекрасно, — сказала Элинор. — Едут все.
Она исчезла с балкона, даже не попрощавшись с Вильерсом. Это заставило его нахмуриться. Он едва расслышал, что Лизетт назначает ему встречу в комнате для завтраков.
— Эй, — раздался, едва он вернулся в спальню, детский ломающийся голосок, который мог принадлежать лишь его отпрыску Тобиасу. — Ты возьмешь меня с собой?
— Тебя? Зачем?
— Хочу походить по окрестностям. Об этом месте рассказывают много всяких историй.
— Надеюсь, хороших? — спросил Вильерс.
Его дети ни в чем не нуждаются, попытался он успокоить себя. Лизетт в курсе всех дел. Но Тобиасу удалось высечь в нем искру сомнения.
— Ладно, ты едешь, — согласился он.
Тот кивнул и направился к двери.
— Подожди, — крикнул Вильерс, гадая, как бы его незаметно приласкать. — Ты уже позавтракал? — спросил он.
— Меня пытались напичкать овсянкой в шесть утра, — понуро отозвался тот. — Я буду в детской.
— Овсянкой? Ты не хотел, а тебя заставляли?
Мальчик рассмеялся:
— Я не стал ее есть, и лакей принес мне мясной паштет.
— Ты, конечно, наградил его чаевыми? У тебя достаточно денег?
— Нет, благодаря тебе, — ответил Тобиас. — Эшмол дал мне немного.
Вильерс стал одеваться. Забыв о камердинере, он сам выбрал себе костюм алого цвета для верховой езды с петлицами, вышитыми золотом. Его начищенные ботфорты тоже блестели, и на голенище каждого из чих красовалась кисточка из французского шелка. Волосы он зачесал назад, стянув их алой лентой. Свою герцогскую длань он украсил массивным золотым кольцом с печаткой, а к поясу прицепил шпагу.
Вскоре он уже сидел в карете между Элинор и Лизетт. Последняя всю дорогу стрекотала как сорока о поисках сокровищ и о надзирательнице приюта миссис Минчем.
— Минчем? Что за ужасное имя, — произнесла Элинор. — Похоже на слово «мясорубка».
Лизетт рассмеялась.
— Нельзя судить о человеке только по его имени, глупышка-Элинор. Представь, что будет, если мы станем судить о тебе по твоему имени?
— И что же? — спросила Элинор, удивленно приподняв бровь.
Лизетт и не подумала остановиться.
— Ты знаешь, что я имею в виду, — вскричала она. — Это имя с тяжелым шлейфом истории, не так ли, Лео?
— Это имя с королевским шлейфом, — сказал он, слегка смутившись и избегая взгляда Элинор. — Кастовое имя. При его звуках мне рисуется старинная башня и заточенная в ней королева, не познавшая любви.
— Как печально, — произнесла Лизетт. — Но если вы намекаете на музу трубадура Бернара де Вентадорна, то она дважды была замужем, и оба раза за королями, тут вы правы.
— Но была ли она свободна в своих чувствах? — спросил Вильерс.
— Ах, вы об этом... — вздохнула Лизетт.
— Зато ваше имя такое же веселое и прекрасное, как вы сами, леди Лизетт, — добавил он после паузы.
Элинор презрительно прищурилась, решив, что Вильерс хочет сказать, будто Лизетт прекраснее, чем она. Он и в самом деле так считал, но предпочитал Элинор, с ее повадками легкомысленной леди-пташки и нарядами из театрального борделя. Иногда он злился на нее, чувствуя, что она его околдовала. Но Вильерс ничего не мог с собой поделать, он желал ее. Если фасоны своих нарядов она позаимствовала от шлюх, какими, впрочем, считались все модистки, то манеры у нее были королевские. Он едва не свалился к ее ногам, когда карету сильно тряхнуло. Но при виде приютского фасада им овладели отцовские чувства.
