Дебра Дайер - Возлюбленная колдуна
Вдруг из его груди вырвалось рычание. Кончик его язычка проник в щель между ее губами. Лаура вспомнила восхитительный вкус его языка, проникающего ей в рот и сражающегося с ее языком. Она знала, что хочет снова почувствовать это, и сильнее, гораздо сильнее, чем прежде.
Она раскрыла рот, уступая натиску его скользкого языка. У него был вкус корицы, кофе и тех пряностей, которые всегда заставят ее вспоминать о Конноре, только о Конноре.
Руками она обхватила его за шею, чтобы быть ближе к нему. Но как бы крепко она ни прижималась к нему, этого было недостаточно, явно недостаточно. Их разделяла плотная одежда.
В ее мозгу вспыхнули видения из запретного сна. Каждая клеточка тела хранила воспоминания о том, как его Кожа скользила по ее коже, как его плоть прикасается к ней, стремясь к таинственному месту, спрятанному глубоко внутри нее.
Она извивалась под ним, пытаясь подобраться ближе к его телу. Неожиданно она почувствовала, как он застыл, услышала болезненный стон. Затем Коннор поднялся, освобождая ее.
Он смотрел на нее, выдыхая на ее губы теплые облачка пара. Лаура устремила взгляд в невероятную синеву его глаз, желая его поцелуя и недоумевая, почему он остановился.
Он проглотил комок в горле.
— Ты простудишься, если будешь лежать.
«Слишком поздно», — подумала Лаура, когда реальность ледяной водой проникла ей в жилы. Она закрыла глаза, чтобы не видеть неотразимой красоты его лица. Нужно прекратить эти глупости! Нельзя путать сны с реальностью. Господи, помоги ей, она должна уберечь себя от гибельного увлечения этим викингом.
Лаура чувствовала, как Коннор отстраняется от нее. Ей с трудом удалось удержаться от того, чтобы потянуться к нему. Если она не справится со своими причудливыми фантазиями… Лаура содрогнулась, подумав о последствиях. Однако она не знала толком, была ли это дрожь страха или дрожь предчувствий.
Она встала, не замечая его руки, которую Коннор протянул, чтобы помочь ей.
— Ты должен прекратить это.
— Что именно?
— Такое неприличное поведение, — объяснила она, стряхивая снег с пальто. — Джентльмен никогда не застанет леди врасплох, как ты.
Он взял ее рукой за подбородок и заставил взглянуть на него. На его губах и в его глазах играла теплая, нежная улыбка, говорившая обо всем, что Лаура желала и боялась услышать.
— А что, я сейчас застал тебя врасплох?
— Да! — Она оттолкнула его руку. — Как еще это назвать?
— Мне казалось, что я просто-напросто поцеловал тебя.
— Это и называется застать врасплох. — Лаура вдохнула полную грудь холодного воздуха. — Джентльмен никогда не позволит себе поцеловать леди с таким… с таким пылом.
Он засмеялся, и в его глазах зажегся озорной огонек.
— Пожалуйста, покажи мне, как джентльмен должен целовать леди.
— Он не станет ее целовать!
— Никогда?
— Только если они помолвлены. — Лаура откинула с глаз сломанное страусовое перо. — И то только в щеку.
Коннор нахмурился.
— Ты уверена?
— Конечно, уверена.
Уголки его губ поднялись вверх.
— Даже если леди захочет, чтобы ее поцеловали?
Лаура со свистом выпустила воздух между зубами.
— Если ты на мгновение подумал, что я жду от тебя поцелуя, то ты очень сильно ошибался!
— Может быть, кто-то другой только что обнимал меня руками за шею?
Лаура повернулась и зашагала к дому. Она не позволит этому человеку унижать себя и дальше!
— Подожди! — Коннор схватил ее за руку и заставил остановиться.
Лаура застыла под его прикосновением.
— Будь любезен, убери руку!
— Ты злишься на меня? — спросил он, не отпуская ее. — Или злишься на себя, потому что тебе нравилось целовать меня?
— Мне не нравилось целовать тебя!
— А я думаю, что нравилось, — он схватил ее за плечи и не выпускал, когда она попыталась вырваться. — Я думаю, что впервые в жизни ты не справилась со своими чувствами, и это испугало тебя до полусмерти.
Она закрыла глаза.
— Может быть, хватит?
— Лаура, разве ты не понимаешь? Ты не можешь запирать свои чувства внутри себя.
— Женщина высокого происхождения не станет выставлять свои чувства напоказ, как прачка.
— В вашем веке женщина высокого происхождения должна хоронить все свои чувства в мрачной могиле в глубине себя — так что ли?
Она смотрела на него, пытаясь сохранить достоинство и не замечать сломанного пера, лезущего в глаза.
— Человек высокого происхождения, разумеется, не станет выставлять все свои чувства напоказ.
— И, видно, ему не подобает злиться?
— Конечно, злоба— это низменное чувство.
— А смеяться от души тоже неприлично? «Твой смех никогда не должен становиться вульгарным, — звенели в ее ушах слова матери. — Он всегда должен быть сдержанным».
— И уж наверняка чудовищное неприличие — чувствовать что-либо, отдаленно напоминающее желание.
Лаура вздернула подбородок, и черное перо запрыгало перед ее глазами.
— Ты становишься очень вульгарным.
— Неужели? — Коннор еще крепче схватил ее и привлек к себе. — И это тоже вульгарно? — спросил он, перед тем, как прижаться к ней губами.
Этот поцелуй был совсем не похож на два других, уже полученных ей от Коннора. Он поцеловал ее с грубой страстью, которая вырвалась из него и поразила ее, как молния. Он прижимался к ней губами, как будто хотел впитать ее в себя, съесть, поглотить.
Лаура старалась вырваться из его объятий, испугавшись, что этот поцелуй освободит туго сжатую внутри нее пружину желания, и зная, что погибнет, если ее чувства ответят на его страсть.
Он еще крепче обнял ее своими сильными руками, прижимая к крепкой груди. Его язык проник ей в рот, затем отступил, но лишь для того, чтобы тут же проникнуть снова, танцуя в ритме, глухо отдававшемся в ее теле, дразня ее самым таинственным образом, который не мог воспринять ее разум, но прекрасно понимало тело.
Ее разум вел битву с инстинктом. Несмотря на предупреждающий внутренний голос, Лаура чувствовала, что ее тело уступает и поддается. Она пыталась сдержать стон удовольствия и проиграла — тихий звук вырвался из ее рта.
— Лаура, в этом нет ничего плохого, — прошептал Коннор, лаская ее своими губами. — То влечение, которое привело тебя ко мне, — наш взаимный дар. Не отказывайся от него. Не отказывайся, от меня.
— Отпусти меня, — произнесла она хриплым шепотом.
— Мы принадлежим друг другу, — сказал он, снимая руки с ее плеч. — И всегда принадлежали.
Она отшатнулась, прижав руки к губам. Холодная черная кожа перчатки остудила оставшееся на губах тепло его поцелуя.
