Маргерит Кэй - Повеса и наследница
Оба тяжело дышали, их тела переплелись, сердца громко стучали, они с жаром предавались любовным утехам. Вскоре Серена уже не могла отличить себя от Николаса. Пребывая в состоянии эйфории после утоленного желания, Серена захотела, чтобы так продолжалось вечно. Плотская любовь. Она казалась такой приятной. Разумеется, он испытывал то же самое. На мгновение Серена погрузилась в мечты.
Однако это длилось недолго. Николас открыл глаза и смотрел на нее так, будто перед ним лежала незнакомка. Что он натворил? Он резко отодвинулся, не догадываясь, какое ощущение опустошения вызвало у нее это движение.
Николас раньше не испытывал подобных чувств, безудержный восторг и сокрушающее ощущение вины. Оба чувства столкнулись со страшной силой, точно разрывая его на части. Он рассердился. На себя за то, что поддался страсти, на Серену за то, что перед ней было невозможно устоять. Когда Николас взглянул на нее, внутренний голос шептал: моя, моя, моя. Он пришел в восторг от осознания, что этот голос хотя бы не соврал. Серена принадлежала ему, она отдала ему то, что не отдавала никому. А это разжигало в нем гнев и желание. Николас никогда прежде не испытывал угрызений совести. Или собственнического инстинкта. Он никогда не терял власти над собой. Предаваясь любовным утехам, он никогда не оказывался во власти эмоций. Что он натворил?
— Что случилось? — Ей стало не по себе от его мрачного выражения лица.
— Что случилось?
Николас сел, его мышцы перекатывались под кожей, туловище блестело от дота. Он не смотрел ей в глаза, хмуро сдвинул брови, пытаясь разобраться в своих мыслях.
— Нам не следовало поддаваться чувствам. Похоже, мы вполне естественно сняли напряжение, накопившееся после пережитых испытаний, но все же поступили неблагоразумно, — выпалил он то, что пришло ему в голову.
С таким же успехом Николас мог бы влепить ей пощечину. Одно дело, когда говорят, чтобы она ничего не ожидала от него, совсем другое — когда от нее быстро отмахиваются столь унизительным образом. Он был ее первым мужчиной. Ему следовало держать ее в своих объятиях, утешать, шептать, как замечательно все прошло. Видно, для него все было не столь уж прекрасно. Серена почувствовала, как в ней разгорается яростный гнев. Он хотя бы мог притвориться, что все было хорошо! Серена веем телом стремилась к нему, ища покоя, утешения, ободрения, нежности, а он, вне всякого сомнения, думал только о том, как скоро избавиться от нее, когда приедет в Лондон. Она заслуживала лучшей участи.
Серена села, укуталась в простыню. С ниспадающими на плечи волосами и распухшими от поцелуев губами она выглядела неотразимой и невыносимо уязвимой.
— Серена.
Она небрежно отбросила его руку.
— Как вы могли сказать такое: сняли напряжение! К тому же это было неблагоразумно.
— Оно так и было. Если кому-то станет известно о том, что произошло сегодня ночью, вы погибли.
— Значит, вот в чем дело! Вы испытываете чувство вины. Николас, что вас беспокоит? Что я все расскажу?
— Разумеется, нет.
— Значит, вас тревожит не это. Вас волнуют ваши драгоценные правила. Вы нарушили их, а теперь боитесь последствий. Что ж, вам не стоит волноваться об этом. Я не собираюсь тащить вас к алтарю и провести оставшуюся жизнь прикованной к человеку, которому наплевать на меня. — Серена прикусила губу. — Вы забыли, что именно я, а не вы стала виновницей… этого эпизода. Вы не взяли меня. Я отдалась вам. Очевидно, то, что я отдала вам, не оправдало ваших ожиданий. Должна извиниться за свою неопытность. Возможно, мой следующий любовник окажется более признательным.
— Следующий любовник! Не говорите так, будто вы легкомысленная женщина, — проворчал Николас и взял Серену за плечи.
Простыня сползла, обнажив соблазнительный розовый сосок. Но она натянула на себя простыню и оттолкнула его.
Серена возмущенно смотрела на него, ее щеки то краснели, то бледнели. Однако ее гнев столь же быстро улетучился, она выдохлась и с трудом сдерживала слезы.
— Послушайте, Николас, у нас был тяжелый день, — дрожащим голосом сказала она. — Грабители, попытка убийства, затем еще вот это. — Она заморгала и состроила какое-то подобие улыбки. — Давайте объясним это потрясением, спишем на счет эмоциональной разрядки, назовем как вам угодно. В конце концов, назовем это идиллией, однако забудем обо всем. Николас, давайте больше не будем ссориться, потому что для меня это невыносимо.
— Серена, я не хотел…
— Не имеет значения, все уже случилось, забудем об этом. Идите к себе и отдыхайте, ведь нам рано вставать. Утром забудем прошлое, больше нет смысла возвращаться к нему.
— Серена, я…
— Пожалуйста, Николас, делайте так, как я прошу, — сказала он прерывающимся голосом.
От одного только нежелания Серены упрекать Николаса, чувство его вины разрослось до невыносимых масштабов. Ему хотелось снова обнять ее и плюнуть на весь мир и возможные последствия, однако инстинкт подсказывал, что это означало бы броситься из одной крайности в другую.
— Пусть будет так, — наконец согласился Николас. Он взял руку Серены, горячо поцеловал ее в ладонь. — Я поступлю так, как вы пожелаете. Но вы совершенно не правы в одном. Вы с лихвой оправдали все мои ожидания.
Он быстро поцеловал ее. Прежде чем она успела ответить, он натянул бриджи, забрал остальную одежду и спешно вышел из спальни.
Николас провел бы бессонную ночь, даже если бы его не обуревали противоречивые чувства, поскольку окно его комнаты выходило на двор оживленной почтовой станции. Взвинченному Николасу показалось, что почтовая станция не перестает обслуживать клиентов даже в темные часы суток. Когда прорезалось серое утро, его усталый мозг был готов отдаться власти сна, но сигнал рожков кареты «Бристоль мейл» тут же вывел его из сонного состояния. За «Бристоль мейл» мчался почтовый дилижанс, затем множество других повозок разного назначения, так как постоялый двор располагался на главной дороге, ведущей в Лондон. Когда Николас пришел к Серене в гостиную на завтрак, он был бледен, изможден, вспыльчив и все еще не разобрался в том, что чувствовал, когда покинул ее в предрассветные часы.
Хотя Серена тоже не спала большую часть ночи, она предстала перед Николасом спокойной и собранной.
Лежа одна в постели, смятой их безумными ласками, завернувшись в простыню, которая хранила запах Николаса, она не выдержала и разразилась слезами. Блаженство любовных утех не оставляло никаких сомнений, что она безгранично любит Николаса. Она бы всегда любила его, но это ничего не меняло. Серена должна полагаться на себя и начать день, забыв о прошлом. Она не станет потакать его самолюбию и горевать о том, что он бросил ее. Николас так и не узнает, что она пережила. Серена не станет напрасно растрачивать свою жизнь, предаваясь несбыточным мечтам.
