История Деборы Самсон - Хармон Эми

– Делэнси идет! – крикнула я, хотя и не знала наверняка, кто руководил налетом. – На нас напали!

Капитан Уэбб уже выбрался из палатки, а Ноубл бежал ко мне со стороны своего поста между лагерем и Гудзоном. Я заметила генерала Патерсона: с ружьем в руках, рубаха не заправлена, без чулок и сапог, он приказывал солдатам отойти к северу, к границе леса, а потом и его голос, и весь он пропали под обрушившейся на нас лавиной кавалеристов.

Огни лагерных костерков освещали подковы летевших на нас коней и ноги разбегавшихся в панике солдат и офицеров, но тонкий месяц лишь равнодушно взирал на этот хаос и не показывал никому путь к спасению. Мне нужно было перезарядить ружье. Только эта мысль билась у меня в голове, и я принялась за дело, не замечая творившегося вокруг безумия.

– Шертлифф! – выкрикнул Ноубл. – Ложись! Ложись!

Он встал рядом со мной и принялся размахивать штыком во все стороны, пытаясь отбиться от напиравших на нас всадников, а потом его голова вдруг откинулась назад, а руки раскинулись, так что правой кистью он сильно ударил меня в щеку и в нос, и я распласталась на земле. Я тут же вскочила – в ушах звенело, в руках лежало заряженное ружье. Затылок Ноубла превратился в кровавое озеро.

– Ноубл! – заорала я и перевернула его на спину. У него больше не было лица.

– Шертлифф!

Кто-то выкрикнул мое имя, и из-за деревьев вылетела новая волна всадников. Слишком близко, так что ни прицелиться, ни убежать не было возможности. Я кинулась на них, изо всех сил толкнула вперед штык и всем телом ощутила мертвенный хруст, когда металл вошел в плоть, а та, словно сдавшись, подалась навстречу. Всадник перекувырнулся назад и упал к моим ногам, лицом в землю, задрав зад к небу, словно собрался помолиться, но вместо этого умер.

Кто-то напал на меня – палаш с шипением и свистом разрезал воздух и вспорол мне рукав, от плеча до запястья. Я не успела подумать, не вскрикнула, даже не взглянула на того, кто пытался меня убить. Ружье куда-то исчезло, штык тоже, и я ухватилась за топорик, висевший у меня на поясе. Двумя руками я швырнула его вперед, и он, вертясь в воздухе, полетел в цель – в нападавшего с палашом. Я ни о чем не думала, но бросила топорик и стала смотреть, как он летит.

Это была старая игра, в которую мы часто играли с братьями. На стене амбара мы нарисовали мишень, обвели ее кругами, чтобы считать, сколько очков наберем, и сотни раз швыряли в нее топор. Я была лучшей в этой игре. Как и во всех остальных. Но сейчас мы не играли.

Глаза у всадника расширились, а губы задвигались, словно пытаясь произнести «женщина», хотя я и не была в этом уверена.

Он вытаращил глаза еще сильнее. Кожаный шлем повис на веревке у него под подбородком. Пряди волос прилипли ко лбу и к затылку. Он попытался поднять палаш, но руки не слушались. Его конь послушно остановился, опустил голову, переминаясь с ноги на ногу, а я потянулась к рукоятке топора.

Тогда и звуки, и запахи – о Господи, запахи – вдруг вновь окружили меня, и я увидела, что ко мне бежит генерал Патерсон, он что-то кричит, и полы его рубахи развеваются на бегу, но я не слышала его слов и знала лишь, что мне нужно забрать топорик.

Лезвие выходило легко, словно этот всадник был пнем – пнем с алой расщелиной. На ощупь рукоятка казалась прежней, но, когда я потянула ее, раздалось хлюпанье, чваканье, и я неожиданно снова обрела слух. И слух, и обоняние, и зрение, и осязание, вот только все это было не настоящее. Это игра. Просто игра.

Иеремия играл с крошечными игрушечными солдатиками, свинцовыми или деревянными, аккуратно раскрашенными разными цветами. Он сбивал их с ног комьями земли или палочками, которые держал в руках, словно сам Господь Бог. Второй человек, которого я убила, соскользнул на землю, как и первый, словно его тело лишилось костей, а я подвесила топорик обратно на пояс, ничего не ощущая, будто ребенок, играющий в солдатики.

– Шертлифф!

Генерал Патерсон, весь залитый кровью, держал в каждой руке по ружью. Он бросил мне то, которое сжимал правой, словно ожидая, что я поймаю. Мне и правда удалось перехватить ружье, хотя руки у меня были перепачканы кровью.

– Бери эту лошадь и скачи за полковником Спроутом. Скажи, что мы загнаны в угол и они нас всех поубивают.

Я кивнула и вскочила на лошадь, прежде принадлежавшую мертвецу. Седло еще хранило его тепло, пропитавшись кровью. Я чуть не свалилась на землю. Капитан Уэбб бежал к лесу, который раскинулся к северу от палаток. Те, кто мог, следовали за ним, а те, кто не мог, остались. Всадники прискакали с востока, Гудзон находился на западе, а полковник Спроут – на юге, на другом берегу ручья. Если мародеры сначала напали на них, мне некого будет предупредить и позвать на помощь. Но тогда мы бы услышали выстрелы и подготовились к атаке.

– Шертлифф, езжай! – проорал генерал Патерсон, и я воткнула босые ступни в бока лошади.

Люди Делэнси прокатились по нашему лагерю опустошительной волной, развернулись и вновь ринулись в бой, стреляя по убегавшим, едва успевшим проснуться и полуодетым солдатам, а те отстреливались на бегу. У моей головы свистели пули, которые, вероятнее всего, выпустили мои же товарищи. Лошадь метнулась вперед, словно и ей тоже хотелось убраться подальше от этой бойни.

Я не заметила, как преодолела весь путь, и не смогла вспомнить никаких подробностей, когда все закончилось. Будто это был сон без сновидений, время без смысла, и все не казалось реальным.

Я очнулась, лишь когда заметила огни лагеря и услышала крики. Занимался рассвет, и в лагере Спроута кипела жизнь. Я испугалась, что меня сразу подстрелят, – ведь я вылетела из леса на полном ходу, без синего мундира, одна, верхом на вражеской лошади.

Раздался предупредительный выстрел, и я поняла, что меня заметили. Я не придержала лошадь, но быстро выкрикнула:

– Я рядовой Шертлифф, Четвертый Массачусетский полк, рота капитана Уэбба. На нас напали люди Делэнси, они загнали нас в угол в полумиле отсюда, к северу.

Здесь уже услышали выстрелы и успели собраться. Полковник Спроут выделялся на фоне своих людей благодаря исполинскому росту. Я осадила лошадь и, задыхаясь, повторила донесение.

– Сколько? – спросил полковник, перехватив мою лошадь за поводья.

– У нас в роте около полусотни человек. Половина роты ушла вчера вечером. С нами генерал Патерсон. Он отправил меня. Было темно, и они застали нас врасплох, но, думаю, у врагов не меньше сотни людей, все верховые.

Меня прервал часовой, прибежавший со стороны реки.

– Полковник Спроут, на Гудзоне замечено британское подкрепление, они двигаются на север! – прокричал он. – Не меньше роты, а то и больше.

– Мне нужно вернуться! – крикнула я. – Их всех убьют.

– Нам нужны еще люди, – мотнул головой Спроут, не выпуская поводьев. – Езжай дальше на юг, еще мили четыре, – приказал он. – В Добс-Ферри всегда стоит несколько подразделений, и у французского полевого госпиталя тоже. Скажи, пусть поспешат.

Я кивнула и сильно хлестнула лошадь, боясь, что уже слишком поздно. Я слышала, как Спроут скомандовал своим людям:

– Вперед!

Он прорычал это слово, и в ответ раздался ликующий, яростный крик, а когда я обернулась, увидела, как они выбегают из лагеря.

Я добралась до Добс-Ферри, когда солнце уже поднялось, и спустя четверть часа после моего прибытия солдаты выступили в сторону Тарритауна, а за людьми покатила по тряской дороге повозка с французским хирургом, которого звали Лепьен, и его подручными.

К тому времени, как я вернулась, битва завершилась. Люди Спроута сумели переломить ситуацию и обратили Делэнси в бегство, но самого Делэнси не оказалось в числе раненых или убитых. Его отряд никто не преследовал: никто и не мог. Среди нас не было кавалеристов. Гнедая лошадь с тремя белыми отметинами на ногах, на которой я ездила на рассвете, паслась вместе с серой кобылой генерала. Теперь она принадлежала Континентальной армии, и генерал Патерсон объявил, что ее тоже заберут в Уэст-Пойнт. На холмах вокруг гарнизона не было пастбищ, так что почти всю живность держали в Пикскилле, но, прежде чем уйти, я принесла той лошади воды и сняла с нее пропитавшееся кровью седло.