Влюбленный астроном - Лорен Антуан
– Что еще за выдумки? – вскинулась Селина.
– Мне же надо написать сочинение на тему «Мое самое яркое воспоминание».
– Знаю, – кивнула Селина.
– Я напишу, что наблюдал, как Венера проходит перед солнечным диском. У меня будет самое интересное сочинение в классе!
Оливье замолчал, переводя взгляд с отца на мать и обратно.
«Неплохо сыграно», – подумал Ксавье, испытывая гордость за переговорщицкий талант сына.
– Ну ладно, хорошо, – вздохнула Селина. – Мы с твоим отцом обсудим, как это организовать. А сейчас нам пора. Ты готов?
Оливье повернулся к Ксавье, подмигнул ему и послушно отправился за матерью к лифту. Ксавье подмигнул ему в ответ.
– Придумайте что-нибудь! – крикнул на прощанье сын, пока за ними закрывались двери лифта.
Ночью Ксавье не мог заснуть. Наутро, придя в агентство, он до самого обеденного перерыва не произнес ни слова. Шамуа тоже молчал, и в комнате царила тишина, прерываемая только легкими кликами двух компьютерных мышек.
– Мне нужен женский совет! – вдруг вслух сказал Ксавье. Он отбросил в сторону ручку и откинулся в кресле на колесиках.
– П… п… п-п-по поводу квартиры?
– Нет, личный совет. Ваша невеста… Она ждет вас на улице, – сказал он, подбородком указывая на окно. – Попросите ее зайти, мне надо с ней поговорить.
– П… п… п-п-позвать Анну-Лору? – недоверчиво произнес Шамуа.
– Да, если ее зовут Анна-Лора. Позовите, пожалуйста, Анну-Лору.
– Анна-Лора, добрый день! – поздоровался Ксавье, вставая из-за стола. – Присядьте, пожалуйста. Чашку чая? Кофе? Газировки? Минералки? У меня есть даже виски…
– Не знаю, месье, – растерянно ответила она. – Кофе, пожалуйста.
– Зовите меня Ксавье. Шамуа, будьте любезны, сделайте нам кофе. – Ксавье снова сел и посмотрел девушке в глаза.
Та немного испуганно взглянула на Фредерика, но тот успокоил ее кивком головы: шеф немного странный, но в целом безобидный тип.
– Мне нужна женщина, – сказал Ксавье. – Точнее, мнение женщины. Вы, конечно, моложе, чем я, но у вас женский ум, а я хочу понять, как он функционирует.
– Вы хотите понять женщин? – с улыбкой спросила Анна-Лора.
– Нет, так далеко я не замахиваюсь. Но мне хотелось бы услышать ваше мнение по поводу некоторых конкретных обстоятельств.
– Слушаю вас, Ксавье, – сказала она, пока Шамуа ставил перед ней чашку кофе.
– Со своего балкона я наблюдаю в телескоп за одной женщиной, – признался Ксавье.
– Вы опасный маньяк, – определила она, помешивая в чашке ложечкой.
У Ксавье дернулась щека, и он потряс головой:
– Это самая плохая часть истории.
– А что, есть и хорошая?
– Да, есть. Я не маньяк.
– Продолжайте. – Анна-Лора отпила кофе.
– Продолжаю.
Ксавье рассказал все, от найденного в чужой квартире телескопа до аперитива в саду итальянца, не забыв упомянуть об осмотре двух квартир и предложении отдать в обмен свою собственную. Шамуа ловил каждое его слово, как, впрочем, и Анна-Лора.
– Нет, вы не маньяк, – вынесла она вердикт. – Но какой же вы неуклюжий!
– И как мне теперь быть? – вздохнул Ксавье.
– Я вижу только один выход, – немного подумав, ответила она. – Вы должны рассказать ей все, что только что рассказали мне. Напишите ей письмо.
Ксавье закрыл глаза.
– А если бы вы получили такое письмо, вы вернулись бы ко мне?
Она помолчала.
– Не уверена, – наконец сказала она. – Но не могу сказать, что не вернулась бы. Письмо показало бы, что ваши чувства искренни… Возможно, я увидела бы в этом…
– Что? Что вы увидели бы?
– Доказательство любви. Очень большой любви, – отчетливо произнесла Анна-Лора, глядя ему в глаза.
Шамуа одобрительно покачал головой.
И что же? Ничего его письмо не доказало. Анна-Лора ошиблась.
Ксавье прервал сеанс медитации, поднялся и пошел в агентство.
– П… п… п-п-приходила Алиса Капитен, – сообщил Шамуа, вставая навстречу шефу. – Она оставила вам п… п… п-п-письмо. Вон там, у вас на столе.
* * *
Молния ударила в грот-мачту. Испанское судно «Астрея» под командованием капитана дона Хосе де Кордобы, огибавшее мыс Доброй Надежды, резко накренилось и едва не легло на левый борт. «Идем ко дну?» – подумал Гийом. По снастям пробежала огненная дорожка, запалив большой генуэзский парус. Матросы, схватив ведра, бросились его тушить, но капитан приказал взять топоры и рубить парус: лучше лишиться его, чем потерять в пожаре весь корабль. Интересно, кто догадался дать этому мысу имя Доброй Надежды? Гийом стоял, вцепившись в фок-мачту, и прижимал к себе деревяшку, как будто дорогого друга, с которым не виделся много лет. Послышался треск, и матросы с криками поспешили на правый борт, надеясь своим весом выровнять судно. Гийома приподняло над палубой, но он не выпустил из рук мачту. На «Астрею» обрушилась гигантская волна высотой с крепостную стену. Астроном завороженно смотрел на буйство стихии, но слышал только рев, с каким неслась вода, грозя смести все на своем пути. В следующий миг ему показалось, что воздуха вокруг не осталось и дышать теперь придется соленой жидкостью. Но вот волна схлынула, и он смог перевести дух. Его одежда вымокла насквозь, словно он окунулся в ванну. Он кашлял и отплевывался; глаза жгло от попавшей в них соли. Неужели возвращение во Францию будет таким трудным? Или это варварские боги ополчились против него?
После второй, такой же неудачной, как первая, попытки пронаблюдать за прохождением Венеры минуло год и девять месяцев. Гийому до смерти надоели шхуны, барки и фрегаты, на которых он без конца перемещался по Индийскому океану. После провала в Пондишери, когда туман помешал ему осуществить свой замысел, он за две недели ни с кем не сказал ни слова. Он и сам прожил эти дни как в тумане: телом он оставался в Индии и мог бы указать на карте этой страны точку, в которой находился, но дух его витал далеко, точнее говоря, он словно впал в спячку, как некоторые млекопитающие, проводящие зиму в норах и выползающие на свет лишь с наступлением теплых и солнечных дней. На протяжении нескольких следующих месяцев он пытался прикинуть, что полезного еще может сделать в рамках своей миссии; не так уж много, но все же: произвести некоторые замеры и вычисления, тщательно записать результаты. Он понемногу выходил из прострации, наблюдая за кометой, прекрасно видимой ночью в небе. В письме к Гортензии он описал ее, заодно посетовав на капризы звезды, дважды отказавшей ему в свидании. Гийом впервые не порвал письмо, а сунул его между страницами объемистой рукописи, предварительно озаглавленной «Путешествие по Индийскому океану» (про себя он называл свой труд просто «Путешествие»). Он обновил карту морских путей от острова Бурбон до Индии и предложил новые маршруты с учетом муссонов. Он даже начал работу над происхождением муссонов Индийского океана, но однажды утром, перечитав свой труд, изорвал исписанные листы на мелкие клочки и выбросил их с балкона с разрушенными колоннами. Тем же утром он попросил у одного из своих сторожей саблю, обрезал себе волосы и стянул остатки на затылке в короткий хвост. Настало время возвращаться во Францию, а значит, перебираться на остров Бурбон и ждать корабля, который доставит его во владения Людовика XV. Гийом высадился на Бурбоне в марте 1770 года, привезя с собой сундуки с раковинами. На подготовку к обратному отъезду он дал себе два месяца. Год спустя он все еще жил на острове. Как будто сам океан и божества, населяющие побережья Индии, – все эти многорукие женщины с загадочными улыбками – сговорились не отпускать его от себя. Как будто они не хотели, чтобы он попал домой, в Париж и в Кутанс. В ноябре 1770 года он взошел на борт фрегата, но на море поднялся шторм и судно с наполовину затопленным трюмом развернулось и со скоростью улитки поползло назад, к острову Франции. Сундуки с раковинами плавали в воде, и стоило немалых трудов выловить их и вытащить наружу, пока корабль не утонул. «Что-то ополчилось против меня», – признавался Гийом в очередном письме к Гортензии. Наконец в марте 1771 года после многочисленных отказов он получил ответ от капитана испанского корабля дона Хосе де Кордобы, выразившего «удовольствие принять у себя на борту королевского астронома Гийома Лежантиля де ла Галазьера и доставить его в Кадис, откуда он сможет добраться до своей страны». Капитан рассчитывал, что плаванье займет четыре месяца и королевский посланник, покинувший родные берега одиннадцать лет назад – предположительно на полтора года, – снова ступит на землю Франции.
