Линда Карпентер - Невеста из Бостона
«Отчего это он вдруг проснулся? — подумала Сьюзен. — Уж не подглядел ли он, как я снимала платье?»
Подняв руку, он прочертил в воздухе указательным пальцем так, словно хотел изобразить раму от картины:
— С вас впору писать портрет, Зеленоглазка. Женщина — молодая и красивая — сидит на песке в тоскливой безлюдной пустыне и расчесывает длинные золотистые волосы. Как жаль, что я не художник! Получился бы превосходный портрет!
Сьюзен залилась краской. Никто раньше не называл ее «красивой женщиной».
Чейз заметил внезапно вспыхнувший на ее щеках румянец и подумал, что Сьюзен стала от этого еще прекраснее:
— А о чем это таком вы думаете, надув губки и сморщив лобик? Надеюсь, не я причина вашего огорчения?
Сьюзен взглянула ему в глаза. Поистине этот мужчина не похож ни на кого на свете… Как ни старалась Сьюзен, не могла она быть к нему равнодушной! Она испытала огромное облегчение, поняв, что он нисколько не переменился к ней, после того как узнал о ее прошлом. Напротив, он говорил с ней так, точно ничего не случилось. Впрочем, он был даже чересчур дружелюбен, так что Сьюзен насторожилась. «Все же следует быть с ним поосторожней», — решила она.
— Я думала над тем, как вы собираетесь ловить ящериц, — объяснила она.
— Принцесса Зеленоглазка проголодалась?
Сьюзен редко терялась, но тут она не нашлась что ответить и молча смотрела на него. Он выглядел уже немного лучше: щеки приобрели здоровый розовый оттенок, синие глаза были яркими и чистыми, как безоблачное небо, а ноги его уже стояли на земле твердо — словом, он излучал необычайную силу, такую, что Сьюзен затаила дыхание. Да, он был бесконечно хорош собой. Особенно когда улыбался.
Сьюзен почувствовала себя неловко: ей стало стыдно за свой неопрятный вид, за космы волос, которые она не успела еще толком расчесать. В последнее время она почти перестала следить за собой, считая, что сейчас не время об этом думать, но теперь решила, что поступала неосмотрительно.
Раздосадованная собственной неаккуратностью, Сьюзен взяла гребень и вылезла по камням наружу. Причесываться в присутствии Чейза ей было почему-то неприятно. Наверное, смущал хитрый взгляд его ярко-синих глаз.
Чейз, однако, последовал за ней и сел рядышком на тот же большой камень. Ему нравилось вот так сидеть с ней рядом и как бы невзначай прикасаться то локтем, то коленом. Щенок жалобно заскулил, Сьюзен подхватила его и усадила к себе на колени, где он, успокоившись, заснул.
— Значит, я был прав, — сказал Чейз с усмешкой.
— Сама мысль о том, чтобы есть ящериц, внушает мне отвращение.
— Мне очень жаль, Сьюзен, но вам придется это сделать.
Его близость, его прикосновения, его запах смущали и поражали Сьюзен. Подняв голову, она посмотрела ему в лицо, и взгляд ее как будто нечаянно скользнул по его губам. Она тотчас вспомнила тот день, когда забралась к нему под одеяло и он поцеловал ее. Сьюзен до сих пор чувствовала вкус его страстного и жадного поцелуя на своих губах — поцелуя, вселившего томящий жар в ее душу.
Сьюзен с трудом сдерживалась, чтобы не броситься к нему в объятия, не потереться щекой о его щеку, не провести ладонью по его загорелой груди. Ее охладили лишь его насмешливые слова:
— Не рассчитывайте, что мясо ящерицы будет похоже хоть на одно из тех кушаний, которые вы готовили в Бостоне.
Кровь ударила Сьюзен в голову, наваждение исчезло.
— Не упоминайте больше при мне название этого города, мистер Маккейн! Я очень прошу вас забыть обо всем, что я вам рассказала, — выкрикнула она.
Чейз поднял от удивления брови: как быстро, однако, меняется ее настроение! Всего минуту назад он готов был поклясться, что Сьюзен хочет его поцеловать.
— Но почему? Ведь это же ваш родной город, место, где вы родились!
Сьюзен отвернулась:
— Потому что я хочу забыть обо всем, что связано с этим городом, — о тех отвратительных людях, которые меня там окружали!
— Даже о ваших матери и отце? — спросил Чейз как можно ласковее.
— Их я и так практически не помню.
— Но вы могли бы стараться больше думать о них, вместо того, чтобы зацикливаться на…
— Послушайте! — вспылила Сьюзен, ее зеленые глаза горели возмущением. — А какое ваше дело, о чем я думаю?
Она попыталась было отодвинуться от него, но на камне не было больше места. Его горячее дыхание слишком сильно обжигало ей лицо, а его близость смущала ее. Сьюзен почувствовала, что у нее кружится голова.
Чейз же смотрел на нее полунасмешливо, глаза его сияли хитрой искоркой. Но он сдвинул шляпу на затылок и отвел взгляд в сторону — туда, где заходило солнце:
— Видите ли, Зеленоглазка, мне кажется, сейчас, когда мы попали в эту переделку, нас очень даже должны волновать мысли и чувства друг друга.
— Ну, хорошо, допустим. И что же вы прикажете мне вспоминать? — фыркнула Сьюзен.
Ей хотелось встать и уйти, но какая-то неведомая сила приковала ее к этому месту. Кроме того, бродить одной в сумерках было опасно.
— Ну, во-первых, вам будет значительно легче, если вы станете вспоминать о приятном. Хорошие мысли делают человека лучше, чище, добрее, приятнее в общении… А будете думать о плохом — превратитесь в настоящую мегеру.
Сьюзен буквально вспыхнула от злобы и, не помня себя от ярости, ударила Чейза что было сил — наотмашь, по щеке. Но тут же пожалела о содеянном. Рука ее беспомощно повисла в воздухе.
Лучше бы она встала и ушла. Сьюзен растерялась. Чейз усмехнулся. Но чем больше он ухмылялся, тем сильнее злилась Сьюзен. Ей снова захотелось ударить его, но она почему-то испугалась.
Испугалась, что во второй раз ей это с рук уже не сойдет.
Какое-то шестое чувство подсказало Сьюзен, что Чейз никогда ей этого не простит.
20
Чейз понимал, что раздражает Сьюзен своей дурацкой улыбкой, но не улыбаться не мог. Она была так очаровательна в своем гневе: глаза цвета моря в плохую погоду и щеки, пылающие ярким румянцем!
Но внезапно Чейз устыдился своего поведения и поднялся. О, дьявол! Как он посмел! Эта совсем юная девушка столько перенесла в своей жизни, а он еще над ней издевается!
Как хотелось бы Чейзу прижать сейчас Сьюзен к себе, чтобы она поплакала у него на груди. Но он сдержался. Он не был уверен, что ей понравится его сочувствие. Она еще, чего доброго, опять разозлится. И походка, и каждое движение Сьюзен — выдавали в ней женщину гордую, не привыкшую жаловаться. В любом случае, Сьюзен не готова к тому, чтобы ее начали жалеть. Слишком много зла она держала на этот мир, а в особенности на мужчин.
Пройдет еще много времени, прежде чем она оттает… Но Чейзу казалось почему-то, что именно он мог бы помочь ей в этом. «Я докажу тебе, что заслуживаю твоего доверия, раньше, чем мы дойдем до Золотых Холмов», — решил он про себя. Но тут же сам себе возразил: «Да о чем это я? Какое мне дело до того, как она ко мне относится? Вокруг полно женщин, готовых по первому зову броситься мне на шею, и с гораздо более мягким нравом, нежели у этой недотроги. Кроме того, почему я должен обуздывать ее для кого-то другого? Ведь мы расстанемся с ней тотчас, как доберемся до Золотых Холмов, и, скорее всего, никогда больше не увидимся».
