Ольга Тартынская - Воспитанница любви
Когда она очнулась, то увидела себя в незнакомом доме. Освободившись от несносной шубы, девушка огляделась вокруг. Уже светало. Она лежала на небольшом диванчике в крохотной уютной гостиной, освещенной одной свечой. Топилась изразцовая печь, трещали дрова. Гостиная, как видно, находилась в центре маленького домика. Отсюда выходило несколько дверей в другие комнаты. Три окошка были завешаны ситцевыми занавесями, вся обстановка дома носила мещанский характер. Бумажные обои, образа в фольге с засохшей вербой за ними, дощатый крашеный пол, цветок герани на окне, старенькая мебель, обтянутая дешевой тканью. Все это напомнило Вере домик Свечиных в далеком уездном городке.
Где же она? Чья воля, злая или добрая, перенесла ее сюда? Взгляд Веры упал на узел, который лежал на полу рядом с диваном. С большим трудом развязав его, девушка обнаружила свои вещи: платья, капот, белье, шкатулка с молитвенником и образком, портрет Вольского, коробочка с бриллиантовыми сережками – подарок Прошкина, альбом со стихами Евгения, другие мелочи. Многое из подаренного княгиней и вещи, принадлежавшие исключительно Вере. Выходит, случилось нечто, меняющее ее жизнь в самом корне. Очевидно, похищение значило, что в дом княгини Вера более не вернется. Так вот чего добивалась Малаша! Она может торжествовать: цель ее достигнута, и воспитанница больше не переступит порога дома Браницкой.
Но куда же прибило ее течением жизни? Кто похититель Веры и с какой целью привез ее сюда? «А вдруг это Алексеев, чтобы не жениться на мне, похитил и решил сделать меня содержанкой?» – подумала Вера и чуть было вновь не лишилась чувств от подобного предположения. «Надо бежать!» – мелькнуло в голове. Но куда? К Браницкой? Да ведь воспитанница только помеха теперь для княгини.
Вера подошла к одной из дверей, ведущей, очевидно, в сени, и толкнула ее. Дверь оказалась заперта. Вере показалось вдруг, что кто-то пристально следит за ней. Еще одна дверь была слегка приоткрыта, и девушка могла поклясться, что увидела в темноте блеск чьих-то глаз. Под ее взглядом дверь тихо закрылась.
– Кто там? – позвала Вера. – Кто вы? Зачем привезли меня сюда?
Никто не отозвался. Вера толкнулась в следующую дверь, и та наконец подалась. Девушка вошла в небольшую комнату с каким-то смутно знакомым запахом. Раздвинув занавески, Вера стала рассматривать помещение. Видимо, это был кабинет, причем щегольски обставленный, с модными безделушками и литографиями Греведона на стенах. На письменном столе бронзовая чернильница, статуэтка Тальони и бюст Наполеона, трубка, мундштуки, карты. По стенам – седла, нагайки, рапиры. Готическая этажерка с книгами в углу, вдоль стены – кожаный диван с высокой спинкой. Роскошь кабинета контрастировала с бедностью гостиной. Пахло кожей и табаком со знакомым тонким ароматом.
В сенях послышался шум, попутно скрипнула дверь, за которой прятались, и Вера увидела на пороге черноглазую молодую женщину в ярко-красной юбке и узорном платке на плечах. Девушку поразила дикая, хищная красота женщины, гибкость и грация ее движений, сухой блеск глаз. Они не успели что-либо сказать, как загремела щеколда, дверь из сеней отворилась и в гостиную вошел, отряхивая снег со шляпы, Андрей Вольский. Вера застыла на пороге его кабинета.
– Ты приготовила комнату? – не глядя в ее сторону, спросил Вольский у цыганки – а это была она, цыганка, о которой Вера так много слышала.
Дикарка дернула плечом и скрылась, изрядно хлопнув дверью. Сбросив шубу, Андрей засветил канделябр, и в гостиной стало еще уютнее. Рассвет почти не проникал сквозь сомкнутые занавеси, по стенам бродили красные отблески пламени из приоткрытой дверцы голландки. Вера вдруг ощутила давно забытое чувство покоя, дома…
Однако она понимала, что оказалась в весьма рискованном, неприличном положении. Андрей открыл дверцу голландки и молча прикуривал трубку от уголька, прихваченного щипцами. «Подойти к нему, обнять за плечи, зарыться лицом в его кудрях, а там – хоть смерть!» – вдруг подумала Вера, но, конечно, не сделала это. Следовало прежде выяснить, каковы намерения Андрея, ради чего он решился на столь крайний шаг.
– Отчего вы молчите? – не оборачиваясь, спросил Вольский.
– Выше коварство лишило меня языка, – ответила Вера.
Вольский резко повернулся, подошел к ней и внимательно посмотрел в глаза:
– Мое коварство?
– Вы, конечно, понимаете, о чем я говорю. Человек с благородными намерениями не действует в ночи, подобно вору.
Лицо Вольского дрогнуло, он стиснул зубы, но сдержался и тихо произнес:
– Вера, ты дала согласие Алексееву. Я не мог допустить это безумие. Я не хочу тебя терять, как… Евгения. У меня никого не осталось более.
Девушка воскликнула:
– Но ведь вы сами оставили меня! Я долго ждала. Вы бросили меня совсем одну. Что мне было делать? Княгиня собралась в Италию, а я ей мешала. Мне все равно было, за кого идти…
– Я же писал тебе, ангел мой, – прошептал Вольский, обнимая ее за плечи.
– Но я не получила вашего письма, его перехватили, – с горечью ответила Вера, тихо приникая к его груди.
Вольский продолжил:
– В письме я просил тебя подождать. Мне необходимо получить благословение матери и свою часть наследства, иначе нам нечем будет жить. Верно, мы как-нибудь и перебились бы на жалованье, но я поклялся помочь брату и отдать его семье часть наследства. Вообрази, мой ангел, как это важно. Они так стеснены.
– Потому-то вы нацелились на девицу Изотову? – не удержалась Вера.
Вольский усмехнулся:
– О, эти светские сплетники! Шагу нельзя ступить, чтобы тебя не женили или на худой конец не объявили женихом. Поверь, душа моя, ни о ком, кроме тебя, я и думать не мог.
Вера подняла глаза, полные слез:
– Но ваше равнодушие! О, как это было невыносимо: вы холодны как лед, меня не замечаете.
Вольский обнял ее крепче.
– Дитя мое, я столько грешил в моей жизни! Ты не можешь вообразить сколько! Я дал себе слово не касаться тебя, покуда не уверюсь, что нам ничто не мешает обвенчаться. Сколько их, бедных жертв моих прихотей! Вносить тебя в сей список я не желал, потому держался подальше. Твоя репутация должна быть чище снега.
Вера обреченно приникла к нему вновь.
– Вы хотите, чтобы я вечно оставалась в девицах? Ведь ваша матушка никогда не даст согласие на наш брак.
Вольский отстранился и мрачно заходил по комнате, кусая губы.
– Да, сейчас она твердо стоит на своей позиции: никаких воспитанниц! – наконец выговорил он.
Вера устало опустилась на кушетку.
– Что же теперь будет, Андрей Аркадьевич?
Вольский молчал.
– Мне уже нельзя вернуться к княгине, я навсегда потеряла то положение, в котором состояла, – продолжила Вера. – Вы привезли меня сюда без всякой надежды на будущее, держите под замком… Какую же роль вы отвели мне?
