Джорджетт Хейер - Фредерика
Феликс, конечно, рассказал дома о Прекрасной Купальне и о том, что они с Джессеми собираются туда в теплую погоду, но, оставшись наедине с братом, заявил, что не хотел говорить сестрам о посещении Файвз-Корта.
— Знаешь этих девчонок! — сказал он. — Сразу начнут визжать, как будто нам повредит, если мы посмотрим на хорошую драку!
Эти легкомысленные слова стали последней каплей для его совестливого брата. Они заставили Джессеми убедиться в том, что он не зря жалел о посещении Файвз-Корта и Суррейского театра, да еще спровоцировал Феликса на обман. Лицо его приняло суровое выражение, характерное для представителей его семьи, взгляд ожесточился, губы вытянулись в нитку.
— Не надо было водить тебя туда, и об этом я собираюсь сказать Фредерике. Не в драках дело, а в том, что мы находились с такими — среди этих — ну, в общем, не важно, но тебе нечего было делать в таком месте!
— Да ну, ерунда, Джесси! — поддразнил его Феликс.
Он приготовился к потасовке, но хотя глаза Джессеми и сверкнули, он проигнорировал оскорбление и отвернулся.
Фредерика, когда он мужественно признался ей во всем, отозвалась весьма миролюбиво. Она не считала, что двенадцатилетнему мальчику опасно смотреть волнующие мелодрамы или кулачные бои. Даже когда Джессеми сообщил, что в спектакле были места решительно безнравственные, она сказала рассудительно:
— Не думаю, чтобы он обратил на них внимание, его больше занимали приключения в пьесе! Конечно, не стоило бы ему пока увлекаться пьесами, но ничего страшного, Джессеми! Никакого вреда ты не успел ему нанести, поверь! Бокс, на мой взгляд, зрелище ужасное, но я знаю, что многие очень достойные джентльмены ничего не имеют против него. Даже твой крестный отец…
— Дело не в боксе, а в публике, — сказал Джессеми. — Я не знал, но должен был предусмотреть! Я, который собирается стать священнослужителем, водил младшего брата по таким местам!
Уловив признаки того, что их брат Гарри иронически называл великомученичеством первых христиан, Фредерика поспешно сказала:
— Перестань, Джессеми! Ты преувеличиваешь! Может быть, ты и заметил, какая там публика, но Феликс был занят боксом.
— Мне кажется, — тяжело повторил Джессеми, — что с тех пор, как мы в Лондоне, ты не думаешь ни о чем, кроме нарядов Черис, и волнуют тебя только суетные заботы.
— Что ж, если не меня, то кого они будут занимать? — ответила она. — И что тогда с нами будет? Кто-то должен заниматься такими вещами. — Она насмешливо посмотрела на него. — Нечего читать морали, мой дорогой, лучше постарайся сам немного подумать о земном и отговори нашего соседа преследовать нас!
— Преследовать нас! — нахмурившись, переспросил он. — Если ты имеешь в виду, что он дружелюбен с нами и любезен…
— Не то, дурачок! Я имею в виду, что он волочится за Черис и ничего хорошего из этого не выйдет, потому что скоро мне это надоест!
— Если он тебе не нравится, скажи Черис держать его на расстоянии! Хорош я буду, если ни с того ни с сего прогоню его! И с какой стати? Он относится к Черис с глубоким уважением. Более того, это я познакомился с ним еще до того, как он увидел Черис.
Ее глаза заплясали, но она сказала серьезно:
— Вот именно!
— И его матушка навестила нас, что было очень любезно. Отчего ты была с ней так высокомерна? Да, и почему ты обманула ее, обещав в ответ на ее приглашение провести у них как-нибудь уютный вечерок? Разве она не уважаемая женщина?
— В высшей степени, но нам не стоит сближаться с этой семьей. Проще говоря, Джессеми, они хорошие, достойные люди, но не того круга! Знакомство с миссис Натли вряд ли принесет нам какую-нибудь пользу, а вернее, один только вред! Она простовата, а мистер Натли, как говорит Баддль, совершенно не светский человек!
— Баддль! — возмутился Джессеми.
Она улыбнулась.
— Дорогой мой, если Баддль воротит нос, можешь быть уверен, что он не ошибается! Папа как-то сказал мне, что хороший дворецкий чует простолюдина за версту. В молодом Натли, надо признать, побольше лоска, чем в его родителях, но он невысокого полета птица, Джессеми!
— Если человек порядочный, как ты сама сказала, Фредерика, то остальное не имеет значения! — заявил Джессеми.
— Но ведь самый придирчивый из нас именно ты! — воскликнула Фредерика. — Ведь даже барон нашего графства не был так суров к тому небогатому добродушному джентльмену, что снимал Грендж два года назад! А ты называл его и выскочкой, и невежей, и…
— Два года назад! — перебил он ее, краснея. — Надеюсь, теперь я поумнел!
— Да, дорогой, я тоже надеюсь на это, — откровенно ответила ему сестра. — И если ты собираешься стать священником, не стоит осуждать порядочных людей только за то, что они по невежеству навязчивы или надоедливы.
На этом дискуссия закончилась. Джессеми молча покинул Фредерику, а она вернулась к суетным заботам, приведшим ее в Лондон.
Черис, на которой она сосредоточила все внимание, не слишком поддерживала ее в этих делах, так же как и мисс Уиншем, которая презирала брак как способ существования для женщин, но признавала, что такой курице, как Черис, только это и остается. Сама Черис с удовольствием думала о лондонских светских развлечениях. Девушке, никогда не выезжавшей за пределы Гирфордшира, и чьи развлечения сводились к летним пикникам, небольшим танцевальным вечерам или иногда любительским спектаклям, перспектива посещать лондонские балы, рауты, ассамблеи, театры, оперу не могла не показаться заманчивой. Но когда Черис поняла, что сестра каждый пенс тратит на ее гардероб, экономя на себе, где только можно, она ничего уже не хотела. Трудно представить себе более кроткое существо, но иногда она могла быть чудовищно упрямой, и как только обнаружила, что Фредерика обратилась к скромному портному тетушке Скребстер с просьбой сшить платье для бала, Черис объявила, что ей не нравится ни один из дорогих нарядов, предложенных самой модной портнихой в фешенебельном ателье на Брютон-стрит, куда сестрам посоветовал отправиться Алверсток.
Фредерика довольно сдержанно поблагодарила его за совет, заметив при этом, что не сомневается, как он прекрасно разбирается в этих вопросах. Когда же он, решив слегка поддразнить ее, сказал, чтобы она упомянула его имя мадам Франшот, и та постарается для нее получше, она, забыв о правилах приличия ответила:
— Так бы я и сделала, если бы захотела, чтобы меня приняли за отъявленную кокотку!
— А что, позвольте узнать, вам известно о них, Фредерика? — спросил он, стараясь сдержать дрожащие от смеха губы.
— Не очень много, но папа говорил, что они ходят разодетые в мус…
