Дафна дю Морье - Дом на берегу
— Куда это ты собрался? — спросил он. — Я с тобой еще не закончил. Что еще господин Генри Блойю сообщил приору?
— Я вам уже все сказал, — заикаясь, пролепетал мальчик.
— А насчет положения в королевстве он ничего не говорил?
Роджер сделал движение, будто снова хотел схватить со скамьи факел, и послушник, дрожа от страха, умоляюще воздел руки.
— Он еще сказал, что с севера ползут слухи, — запинаясь выдавил он, — будто между королем и его матерью, королевой Изабеллой, продолжаются распри, и, может статься, она в ближайшее время вступит с ним в открытую борьбу. И господин Блойю хотел узнать, кто здесь, на западе, будет хранить верность молодому королю, а кто пойдет за королевой и ее любовником Мортимером, если дело все-таки дойдет до войны.
— Я так и думал, — сказал Роджер. — А теперь ползи в тот угол, и чтоб я тебя не слышал. Сболтнешь хоть слово, когда выйдешь отсюда, отрежу язык, так и знай!
Он повернулся к остальным — все пятеро смотрели на него в полном замешательстве: казалось, последнее сообщение лишило их дара речи.
— Ну, — сказал Роджер, — как вам это нравится? Вы что, язык проглотили?
Человек по имени Трифренджи покачал головой.
— Это все нас не касается, — сказал он. — Король может ссориться со своей матерью сколько ему влезет. Не нашего это ума дело.
— Ты так считаешь? — спросил Роджер. — Даже если королева с Мортимером возьмут власть в свои руки? Кое-кто в наших краях был бы этому рад. Их-то, несомненно, щедро наградят, когда вся эта заварушка закончится. Да и все те, кто примкнут к ним, тоже в накладе не останутся.
— Только не Шампернун-младший, — сказал человек с ножом. — Он еще несовершеннолетний и держится за материну юбку. Да и ты сам, Роджер, при том положении, которое занимаешь, никогда ведь не пойдешь бунтовать против законного короля.
Он ехидно засмеялся, и все остальные тоже, однако управляющий, окидывая взглядом всех по очереди, оставался невозмутимым.
— Чтобы победить, нужно действовать внезапно и стремительно: сменить власть в одну ночь, — сказал он. — Если именно так и планируют действовать королева и Монтимер, то у нас, конечно, есть резон поддерживать их друзей. Кто знает, может, будет даже перераспределение поместных земель. И тогда, Джеффри Лампетоу, глядишь, у тебя появится возможность пасти свой скот не на болоте, а на настоящих лугах.
Тот, с ножом, пожал плечами.
— Легко сказать, — заметил он, — но кто же эти друзья королевы, столь скорые на обещания? Я лично ни одного не знаю.
— Ну, скажем, Отто Бодруган, — спокойно сказал Роджер.
Присутствующие зашумели, повторяя имя Бодругана, а Генри Трифренджи, выступавший против французских монахов, снова покачал головой.
— Он, конечно, хороший человек, ничего не скажешь, но в тот раз, когда он участвовал в бунте против короля в 1322 году, он проиграл и вместо награды получил штраф в тысячу марок.
— Зато спустя четыре года ему воздали сторицею: королева сделала его правителем острова Ланди, — ответил Роджер. — Остров Ланди — прекрасное место для стоянки кораблей, перевозящих оружие, да и людей тоже: они там в полной безопасности, а по первому требованию могут быть доставлены на большую землю. Бодруган не дурак. Посудите сами — у него земли в Корнуолле и Девоне, плюс остров Ланди, где он сам себе хозяин. Что ему стоит по зову королевы поднять своих людей и снарядить корабли?
Его доводы, изложенные так просто и убедительно, по-видимому, подействовали, особенно на Лампетоу.
— Если мы от этого что-нибудь выгадаем, то я желаю ему успеха, — изрек он, — и окажу ему посильную поддержку, когда дело завершится. Но ни ради Бодругана, ни ради кого другого я не собираюсь пересекать Теймар,[6] так ему и передай.
— Вот сам это ему и передай, — сказал Роджер. — Его судно стоит на якоре внизу, и мы договорились, что я буду ждать его здесь. Поверьте мне, друзья: королева Изабелла сумеет отблагодарить его самого и всех тех, кто вовремя понял, чью сторону защищать.
Он подошел к лестнице.
— Робби, спускайся, — позвал он. — Возьми факел и выйди в поле. Посмотри, не идет ли сэр Отто. — Затем, поворачиваясь к остальным, добавил: — Вы как хотите, а я готов выступить вместе с ним.
Его брат Робби спустился с лестницы и, схватив факел, выбежал во двор за кухней.
Генри Трифренджи, самый осмотрительный из собравшихся, сказал, поглаживая подбородок:
— Роджер, а что ты все-таки с этого будешь иметь, если пойдешь за Бодруганом? Думаешь, леди Джоанна присоединится к своему брату и выступит против короля?
— Моя госпожа в этом деле не участвует, — отозвался Роджер. — Сейчас она вообще в отъезде: поехала с детьми в свое второе поместье Трилаун, и с ней жена и дети Бодругана. Никто из них не в курсе того, что происходит.
— Думаю, она тебя не похвалит, когда все узнает, — добавил Трифренджи, — да и сэр Джон Карминоу навряд ли будет в восторге. Всем известно, что, как только жена сэра Джона умрет, они поженятся.
— Жена сэра Джона пребывает в полном здравии и не собирается в ближайшее время расставаться с жизнью, — сказал Роджер. — А когда королева сделает Бодругана смотрителем Рестормельского замка и главным управляющим всеми землями графства Корнуолл, моя госпожа, быть может, потеряет всякий интерес к сэру Джону и начнет относиться к своему брату с большей любовью. Так что не сомневаюсь, в конце концов Бодруган неплохо меня отблагодарит, а госпожа — простит. — Он улыбнулся и почесал за ухом.
— Готов поклясться, мы все тебя прекрасно знаем, — сказал Лампетоу, — ты всегда делаешь только то, что тебе выгодно. И кто бы там ни победил, уж ты-то в накладе не останешься. Неважно, кому достанется Рестормельский замок — Бодругану или сэру Джону, — ты в любом случае будешь стоять у подъемного моста с туго набитым кошельком.
— Не спорю, — сказал Роджер, продолжая улыбаться. — Если бы и у вас с мозгами все было в порядке, вы бы стояли там вместе со мной.
Со двора послышались шаги, и он подошел к двери и широко ее распахнул. На пороге стоял Отто Бодруган, а за ним Робби.
— Добро пожаловать, сэр, проходите, ждем вас. Здесь все свои, — сказал Роджер.
Бодруган прошел в кухню. Он внимательно оглядел всех, не ожидая, как мне показалось, встретить здесь этих людей, которые, в свою очередь, смутились при его внезапном появлении и отступили к стене. Его туника была зашнурована до горла, поверх нее был кожаный жилет, подпоясанный ремнем, с которого свисали кошелек и кинжал, а на плечи был наброшен подбитый мехом плащ. Он резко отличался от всех остальных, одетых в домотканые платья с капюшонами. Его уверенная манера говорила о том, что он привык командовать людьми.
