Нарисованная любовь (СИ) - Грекова Анна

— Конечно, управляйся с делами, только быстро. Я пойму, когда можно поманить тебя за собой. И тогда…

Алисия приподнялась, жадно осмотрела его тело. Под ее взглядом глаза Артура вспыхнули, он тут же закрыл их, чтобы, не отвлекаясь, слушать начинающуюся песню рук Алисии.

***

С самого утра Элиза ощущала на себе изучающие взгляды матери, словно та порывалась затеять разговор, но пока не считала нужным. Элиза поняла: это из-за Георга. На вечере она старалась не обращать внимания на предупреждающие строгие взгляды, знала: мать не посмеет вмешаться, чтобы не привлечь внимания к дочери и всей душой отдалась общению с Георгом.

Боялась ли она предстоящего разговора? Нет. Ее любовь не вызывала сомнений, сердце полностью принадлежало любимому. Элиза твердо решила бороться, отстаивать чувства. В тот вечер Георг впервые поцеловал её. И Элиза, получившая самое строгое воспитание, постигшая, как должна вести себя девушка из хорошего общества, не делала ложной попытки оттолкнуть его, отшатнуться или хотя бы изобразить сгоравшую от стыда девушку.

Как можно контролировать чувства, когда руки не слушаются, тянутся друг к другу, когда великая сила природы учит, что такое поцелуй и как почти не задохнуться от необычайных ощущений, не умереть на месте?

Вёл бы себя Георг иначе, будь воспитан в более строгой среде? Ведь так трудно сдерживать бурю чувств внутри, подчинять её определенным правилам! Иногда Элизе казалось, что подтверждение её размышлениям — Роберт. Они не были особо откровенны друг с другом, но очень часто в глазах брата она видела затаенную боль. Кто-то остался там, далеко, где Роберт провел несколько лет? Временами думалось, что дело в его отношении к Дженни. Рядом с ней брат становился окрыленный, необыкновенно легкий и счастливый. Когда Роберт вернулся, Дженни гостила у них. Какое чудесное было время, каждый день вспоминается, как необыкновенно приятный. Потом удивление Роберта по поводу отношения Дженни и Артура, изменение его поведения. Внешне все было почти не заметно, та же веселость, смех, но Элизе казалось, что всё было немного наигранно. Впрочем, это были только мысли, попытки забраться глубже в психологию чувств, чтобы ещё больше поверить своему любимому, трепетно хранить в душе радость от взаимности.

На что обрекают себя двое, тянувшиеся друг к другу, но ограниченные рамками приличия? Не узнать. Это — тайна каждой пары, но вряд ли истинные чувства могут удержать размышления о приличиях.

Энн все-таки нашла время, видимо решив, что долг матери превыше всего.

— Не буду ходить вокруг да около. Я поняла, что ты сделала выбор. Сразу скажу: он не просто неудачный, он — не влезающий ни в какие рамки. Надеюсь, я видела тебя рядом с тем человеком последний раз. Ты меня понимаешь?

— Конечно, — Элиза обняла мать. — Но мамочке хочется видеть свою дочь счастливой?

— Об этом я и пекусь. Для этого живу, ради вас, дети, и для вас.

— И я буду счастливой! Потому что мне подсказывает это мое сердце.

— Сердце может ошибаться, как в данном случае. Что у тебя общего с этим Георгом? Вас ничего не может связывать, вы слишком разные.

— Ты его совсем не знаешь. Мы с ним смотрим на мир одними глазами и дышим в унисон. Ах, мамочка, я словно заново родилась.

— Элиза, Элиза, так говорят все молоденькие девушки. Им свойственно желать этого чувства, они находят его порой в самых неподходящих местах. Ты подумай, какая глупость: отказать Артуру и тут же уцепиться за первого встречного. Я понимаю, что ты, сделав неверный шаг, пытаешься спастись от съедавшей тебя ошибки таким нелепым образом и доказать себе, что была права. Это неверный путь. Никто не знает, что ждёт нас впереди. Артур еще не женат, нет нужды впадать в крайность.

— Это не крайность. Я же объяснила…

— Изволь дослушать, — перебила Энн. — Мы всё поправим, но ты должна быть безупречна, тогда у Артура не останется сомнений. С одной стороны, это неплохо, что ты на глазах у него якобы уделяла внимание другому, но теперь хватит. Больше никаких попыток, забыть, не вспоминать, остальное предоставь мне.

— Мама, — удивленно смотрела на нее Элиза. — Неужели ты не оставила надежды прибрать Артура к рукам? Это уж слишком. Он любит Дженни, они такая счастливая пара

. — Видела я их счастье, — фыркнула Энн, — всё на поверхности, напоказ. Меня не обманешь счастливым смехом и весельем. Это как в омут с головой. Артур — с горя, а она, эта девчонка? Не любя, просто из вредности и похвальбы, что удалось заполучить лучшего жениха округи. А сама, небось, сохнет по другому, который не захотел ей поддаться, потому что кое-что имеет в голове. Так что, девочка моя, слушай маму. И обещай, что будешь следовать моим наставлениям. Отныне Георга в нашей жизни нет, так?

— Я тебе этого не обещаю.

— Ты же хорошо меня слушала.

— Мамочка, я его люблю.

— Люблю… Люби, но жизни своей не ломай. Все утрясется, мечты пройдут. Ты виделась с ним у Эдвина? Значит, не будешь туда ездить. Соскучатся, пусть приезжают к нам. Без того человека, разумеется. Видишь, как хорошо мы поговорили, больше к этому разговору возвращаться не будем.

— Мамочка, послушай меня.

— Всё. — В голосе Энн появились ледяные нотки, и она отбросила от себя руки дочери. — Я сказала: без возврата. Ты знаешь, какая я бываю, приняв решение. Больше ни одного слова и ни шагу из дому. А, ну, подними глаза. Слёзы? Ну, милая, тем более я настаиваю на своём. Иди к себе и обдумай наш разговор. В нем только моя правда, никакой другой. Хочется тебе или нет, ты примешь её.

Глава 16

Когда Энн сообщили, что приехал Джон Смитт, она очень удивилась.

— Кто? — Тут она нахмурилась и высказала горничной, словно та была виновна в случившемся. — Я не получала уведомлений о визите. И эта беспардонность врываться без предварительной договоренности мне совсем не нравится, милочка. Недопустимо!

— Я скажу, что вы не принимаете.

— Только так! Впрочем, подожди. Если они не имеют понятие, что такое хороший тон, мы не должны уподобляться им. Что сказал этот мистер Смитт?

— Сказал: прошу передать, что очень хочу видеть хозяйку этого дома.

— Мало ли, что очень… Ну, пригласи его в гостиную, пусть ожидает. Не думаю, что заявился без дела. — И добавила тихо, когда горничная ушла. — Хм, очень…

Тут же взяла себя в руки и, высоко подняв голову, прошла в свою комнату.

Энн присела на кресло и замерла. «Выдержу время, — решила она, — пусть не думает, что брошусь навстречу после его возмутительных слов».

Неожиданно для себя Энн почувствовала, что краснеет. Этого еще не хватало!

«Он же приехал по-поводу Элизы», — мелькнуло у Энн, и она покраснела еще больше, поняв, что о дочери, как причине визита Джона, у неё даже не мелькнуло мысли. Первым делом вспомнились его дурацкие рассуждения о глазах, руках.

Все внутри Энн возмутилось правде мыслей. Она взяла себя в руки, чуть-чуть постояла у зеркала, наблюдая, как под действием внутренней силы лицо принимает привычную окраску и, не мешкая, пошла в гостиную. Войдя, холодно кивнула, проговорила:

— Присаживайтесь.

Села неподалеку.

— Я надеюсь, что вы не забыли нашу недавнюю встречу и мою настоятельную просьбу по поводу вашего племянника. Вы ведь привезли мне утешительный ответ, это так?

— Вы правы, я не забыл встречу с вами. Приехал извиниться, что отнесся не очень серьёзно к вашей просьбе. Вы же ждали от меня помощи, а я не смог успокоить вас.

— Я принимаю ваши извинения, так как у меня много дел и слушать дальнейшие ваши рассуждения у меня нет времени. И хотя вы говорили возмутительные вещи, я выбросила их из головы и говорю: вы прощены.

— Вы меня не поняли. Я извиняюсь за то, что не поддержал ваши материнские страхи, а слова я назад не беру, и мне жаль, что вы выбросили их из головы. Я, напротив, не могу их забыть и сожалею, что был недостаточно убедителен, позволил вам принять их с обидой и возмущением.