Нарисованная любовь (СИ) - Грекова Анна

— Твой голос завораживает, ему нельзя не подчиниться.

— Это потому, что ты хочешь его слушать. Тягу не перебороть никакими мыслями и обидами. Поверь, ни с кем тебе не будет так хорошо, как со мной. Наши тела созданы быть вместе, всех остальных женщин ты будешь сравнивать со мной, они неизменно останутся в проигрыше. Будь готов к этому заранее, чтобы избежать разочарования.

— Ты очень опытна в таких делах, а я не приветствую опыт. Хочется искренности и чистоты.

— Никакая я не опытная. Знания, воспитание, вложенные в мою голову, выработанная линия поведения не принесли счастья. Одна только видимость, богатство, положение. А душа просит настоящей любви. И я узнала её. Артур, я ведь люблю тебя. Всегда думала, что такое бывает немного по-другому. И вот — скрутило, понесло. И я такая счастливая, что лежу сейчас на смятой одежде, что твоя рука сдавливает мою грудь, а губы тихонько целуют шею. Артур, давай уедем в город. Весь дом будет в нашем распоряжении. Мы сможем сутками не одеваться, не оглядываться на хозяйские дела и любить, любить друг друга бесконечно.

— Нельзя, там слуги, наше заточение покажется подозрительным. Я буду любить тебя бесконечно в этом лесу, на берегу озера — ты мне обещала.

— Хорошо, любимый. А все ночи будут нашими. Я покажу тебе, как умеет любить женщина.

— Неужели я еще не всё испытал? — Артур приподнялся и впился в губы Алисии.

Горячая волна накрыла их с головой.

— Глупыш, — рассмеялась Алисия, — у нас с тобой столько всего впереди. Я обещаю, что каждый последующий миг будет прекраснее предыдущего. Иди ко мне скорее. Твоя Алисия ждет тебя и любит, любит…

* * *

— Дженни, ну где ты ходишь? — Анетта махнула рукой. — Приезжал посыльный от Артура.

— Он привез письмо? — Дженни оглядела столик с корреспонденцией.

— Нет. Передал на словах извинение, что не смог приехать вчера, был очень занят.

— Да-да, — Дженни заметно сникла. — Он говорил, что отец уезжает и всё остается на нём. Только обещал, что визиты не прекратятся.

— Вот ты и загрустила, — тепло улыбнулась Ани, — А ведь не виделись всего один вечер.

— Не загрустила, хотелось поддержать в руках весточку от него.

— Ты совсем еще девчонка! — обняла ее сестра. — Не идет тебе быть невестой. Еще не прошла через период: записочки — цветочки. Вот и мечтаешь об этом. Артур — деловой человек, у него каждая минута в цене.

— Любовь должна быть выше дел. Всего минутка нужна, чтобы написать: скучаю, жду встречи. Ну, почему он это не сделал? Я ему устрою.

— Готовишь первую семейную сцену? Не получится. Знаешь, как сладка бывает встреча после ожидания? Ты в один миг простишь его и забудешь слова, которые выискиваешь сейчас в своем словарном запасе.

— Я все понимаю, моя Анетточка. Жила, как по расписанию: вот сейчас уже приедет, погуляем, поцелуемся.

— Дженни, ну, кто об этом говорит? — всплеснула руками Анетта.

— А ты разве не целовалась с Эдвином до свадьбы?

Почему так замерло сердце в ожидании ответа?

— Нет. Это же не прилично.

— Врешь ты всё, просто говоришь, как старшая сестра, которой положено воспитывать меня вместо мамы.

— Хорошо, признаюсь: был поцелуй, но в щечку, скромно, несмело, и я после этого покраснела до слёз. Эдвин потом долго не решался повторить попытку, видя мои мучения.

— Не интересно. — Глаза Дженни слегка затуманились. — Первый поцелуй должен быть неудержимым, горячим, неподвластным стыду и раздумью.

«Вечерняя полянка с одуванчиками…Я узнал, что такое настоящее…»

— Боже, какая романтика! И, конечно же, обязательно — луна, звезды? — рассмеялась Анетта.

Вошел Эдвин.

— Что-то вы засмущались при моем появлении. Я помешал?

— Нет, нет, — Ани за руку втянула его в комнату. — Это Дженни заряжает романтикой и мечтами юной леди.

— И о чем разговор? — Эдвин присел на диван, обнял Анетту.

Дженни присела на ручку кресла напротив. Ей хотелось держаться независимо, но слишком уж колотилось сердце, она боялась встретиться с Эдвином взглядом. Давно такого не было.

— О романтике поцелуя. И выяснили, что эта романтика для каждого человека разная.

— Выходит, вышел спор?

— Обмен моим опытом о первом самом чудесном для меня поцелуе сюда, — Ани ткнула себя пальцем в щеку, — и тем, как это представляет себе Дженни. Расскажи, — обратилась она к сестре.

Повисло молчание. Дженни не поднимала глаз, Эдвин не задавал вопросов.

Анетта поднялась.

— Ох, ну и разговор у нас. Засмущали девочку. Извини, сестрёнка, для меня это неожиданно, ты только что так горячо доказывала своё. Это от тоски по Артуру, — объяснила она Эдвину. — Молодой человек ошибочно не написал пространного объяснения о вчерашнем отсутствии, Дженни развела целую теорию, распалилась. О, Дженни, ну что ты, не надо.

Анетта подбежала и вытерла слезинки, которые невольно потекли по щекам Дженни.

— Я не думала, что тебе так плохо. Да-да, поплачь, обида выйдет вместе со слезами.

Ани прижала сестру к себе и махнула рукой Эдвину: уйди.

Эдвин некоторое время не двигался, молча смотрел на Дженни, а взгляд был пустой — ничего не прочесть.

Глава 17

В имении стояла тишина, словно всё замерло в ожидании. Не было слышно особого визга во дворе, когда шалила Керри. Девочка весь день просиживала на скамье в тени склонившихся деревьев с подругой — дочерью кого-то из прислуги, но, видимо, доверенной, так как мать не запрещала дочери общаться с ней. Как когда-то Дженни и Милена, они с упоением обсуждали дела любви, которая пока была лишь в их воображении и желаниях. Керри непременно вставляла: «И когда у меня будет такой жених, как Артур…», а подруга отстраненно произносила «мой будущий жених». И пока эти женихи были только в мечтах, девочки часами обсуждали грядущее счастье.

Элиза порывалась вновь поговорить с матерью, припасла новые, как ей казалось, более весомые слова в защиту своей любви. Дневной визит Джона давал ей некоторую надежду, она видела, что мать разговаривала с ним вроде бы спокойно, даже беседа во время прогулки в саду выглядела мирно. Но Энн о разговоре ничего не сказала, и сейчас Элиза не могла выбрать момент, так как мать не обращала на неё никакого внимания. Это можно было истолковать, как нежелание продолжать с дочерью какой бы то ни было диалог, но Элизе так не казалось. Она никогда не видела мать такой. Энн усиленно занималась рукоделием и время от времени поглядывала на часы и словно сердилась на себя за это. Один раз даже решительно отбросила вязание и ушла из комнаты. Её сердитый голос грозно раздавался в хозяйской части дома. Через время Энн вернулась в гостиную, вновь взялась за спицы. Теперь на часы она смотрела с определенными периодами, дав себе слово: гляну только тогда, когда начну новый цвет в рисунке. В такие моменты спицы мелькали быстрее, но Энн усилием воли замедляла их и подолгу изучала давно известную схему рисунка.

Давала ли себе отчет Энн в том, что ждёт вечера? Нет. Она гнала мысли прочь, когда отвлекшись от обороны, принималась рассуждать, какими словами начнет возражать приглашавшему на прогулку Джону. Слова были гордыми, красивыми и убедительными. Энн молила Бога, чтобы ей не суждено было их произнести, она ведь не хотела видеть возмутительного человека. И остаток дня она рассуждала, как не желает визита, но не надеется на его порядочность и поэтому размышляла, к которому времени он может явиться. Заранее, чем прилично начинать прогулки? Не явился. В положенное время его тоже не было.

«Пусть не надеется, что поеду с ним, на ночь глядя», — хмурилась Энн.

Тут же вспыхнула: значит, не отвергала случая дать согласие, если бы заявился, как положено приличному человеку и хоть дальнему, но родственнику?

Энн рассердилась на себя за такие мысли, засунула клубки в корзиночку и решительно захлопнула крышку.

— Элиза, — послышался ее голос, — где Керри, почему я её не вижу сегодня?