Мэри Пирс - Горький ветер
Старые воспоминания развязали ему язык. Он снова стал почти самим собой.
— Как чудесно слышать звон церковных колоколов после стольких лет молчания и знать, что они звонят по всей Англии. И еще приятно узнать, что капитан возвращается домой, не так ли? Ты и вправду не хочешь, чтобы я отвез тебя на станцию?
— Не хочу, папа. Я лучше пойду одна.
Бетони нервничала перед встречей с Майклом после двух Лет разлуки. Ей казалось, что она его совсем не знает, почти не помнит, как он выглядит, и не могла понять, как ни старалась, что же она чувствовала к нему перед их вынужденным расставанием.
Но когда наконец-то он сошел с поезда и она увидела его похудевшее лицо с медленно появляющейся улыбкой и загоревшимся взглядом, ей стало ясно, что, если бы даже он был с ней совершенно незнаком, он все равно мог бы претендовать на ее любовь. Она повидала так много таких мужчин, с лицами, изможденными от страданий, и чувствовала, что они могли бы получить эту любовь, которую дают свободно, без унижения.
— Бетони, — сказал он. — Я думал, это путешествие никогда не кончится. Поезд останавливался на каждой станции.
— Майкл. Дорогой. Ты выглядишь таким больным.
— У меня был этот чертов грипп. Я чувствовал себя после него, как слабый котенок.
Когда он обнял ее, она почувствовала его скованность, будто внутри него была сжатая пружина.
— Ты выйдешь за меня, Бетони?
— Да, — прошептала она. — Да. О, да!
— Господи, спасибо тебе за это. Я так хотел тебя. Я, наверное, умер бы, если бы ты сказала «нет».
— Я не сказала «нет», я сказала «да».
— Я держался только благодаря этому. Мыслями о тебе. Я помнил, как ты на меня смотрела в прошлый раз на этой самой станции, когда ты пришла к самому отходу поезда. Помнишь?
— Да, — сказала она, — помню.
— Если бы тебя сегодня здесь не было, — сказал он, — и ты не смотрела бы на меня вот так же, я не знаю, что бы я сделал.
— Майкл. Дорогой. Я здесь.
Она почувствовала, как напряжение постепенно проходит, когда он отпустил ее и посмотрел ей прямо в лицо.
— Пойдемте, вы, оба, — сказала его мать. — Там ждет машина.
Вскоре было объявлено об их помолвке, и Бетони стала часто бывать в Кингз-Хилл-хаусе. Миссис Эндрюс благословила ее, но считала, что им нужно подождать со свадьбой. Возможно, месяцев шесть, а то и год.
— Не кажется ли тебе, что я и так слишком долго ждал? — спросил Майкл.
— Ты болен. Честно ли по отношению к Бетони жениться на ней, пока ты не поправился?
— Мне не понадобится так много времени, чтобы поправиться.
Оставшись наедине с Бетони, он сказал ей об этом.
— Мать говорит, это нечестно по отношению к тебе. Я в самом деле такая уж развалина?
— Твоя мать думает, что мы не совсем подходим друг другу. Она думает, что если мы подождем, то можем передумать.
— В таком случае мы подождем! — сказал он мрачно. — Хотя бы только затем, чтобы доказать ей, как она заблуждается. Я не возражаю, пока могу видеть тебя часто.
— Я тоже не против. Мои братья погибли не так давно, так что будет даже лучше отложить свадьбу. К тому же сейчас очень много срочной работы.
Ее работа на фабриках уже закончилась. Теперь она работала в Чепсворт-парке, помогая в доме для больных и искалеченных солдат. Там под руководством врачей-добровольцев люди учились пользоваться протезами; контуженных учили заново разговаривать; людей с сожженными легкими учили жить с оставшейся у них частью жизни; а за теми, у кого уже ничего не осталось, ухаживали, продлевая их полные боли последние дни.
Бетони разъезжала по трем графствам, собирая деньги, набирая помощников, приобретая необходимые лекарства и оборудование. Часто она ухаживала за больными, мыла и кормила беспомощных, подставляла плечо калекам на металлических протезах, вывозила их в креслах-каталках на солнышко в оранжерее. Там были такие, кто ужасно заикался или же говорили совсем невнятно, и Бетони сидела с ними, пытаясь разобрать их безумные рваные высказывания.
Там был один парнишка Джонни Клегг, чьи мозги, казалось, были словно завязаны узелками. У него не было ни друзей, ни близких, никто не приходил навестить его; он пугал всех тем, что внезапно набрасывался на кого-нибудь, вопя что-то непонятное не своим голосом. Вид у него был совершенно дикий, и когда его не понимали, он впадал в безумие.
Однажды он подошел к Бетони, схватил ее за руки и начал дико трясти. Потом потащил ее к пианино.
— Анино! — кричал он. — Анино! Анино! Мам-вгда-игла-енку!
— Песенку? — спросила она. — Твоя мама всегда играла какую-то песенку?
— Гра! Гра! На-гла-мидом!
Бетони села к пианино и заиграла «Дом, милый дом». Рядом с ней стоял совершенно неподвижный Джонни, внимательно слушая мелодию. А когда она повернулась к нему, он упал перед ней на колени, спрятал лицо в ее подоле и зарыдал.
После этого он успокоился. Ему впервые удалось объясниться, и Бетони, приспособившись к его речи, смогла научить его говорить более внятно.
Том стоял на повороте Стоуни-лейн, глядя на маленький опрятный коттедж из красного кирпича. Дверь была открыта, ее удерживал железный крюк; на дорожке лежало несколько кучек соломы. Из трубы поднимался голубоватый дымок.
В дверях показалось облако пыли, из которого вышел мужчина со щеткой на длинной палке. Он выглядел намного старше, чем Том предполагал, половину лица закрывала кудрявая седая борода. Он вымел пыль в сад и теперь стоял, облокотившись на щетку и глядя на Тома, стоявшего за воротами, засунув руки в карманы.
— Я видел тебя раньше. Чего тебе надо, что ты ошиваешься вокруг моего дома?
— Я искал Линн, — пояснил Том. — Я хотел узнать, вернулась ли она.
— Если бы Линн была дома, — сказал Джейк Мерсибрайт, — я бы сам тут пыль не гонял.
Он вышел на дорожку и собрал солому. Том заметил, что он прихрамывает на одну ногу.
— Откуда ты знаешь мою дочь?
— Я был во Франции. В госпитале в Руане. Я живу в Хантлипе, и Линн просила зайти передать привет.
— Чего же ты тут болтаешься, вместо того чтобы идти прямо к двери? Ты что, думал, я тебя съем?
— Нет, — сказал Том. — Я так не думал.
— Ну, если ты пришел рассказать, как она там, то давай, не тяни.
— У нее все хорошо. Она велела передать вам, чтобы вы не волновались.
— Никакого письма?
— Я больше ничего не припомню.
— Ну, значит, скоро приедет, уж я-то знаю!
Мерсибрайт повернулся уходить. Он, казалось, забыл про Тома. Но, немного подождав, заговорил снова:
— Я получил от нее письмо сегодня утром. Она, видимо, приезжает завтра. Кто ее спрашивал, что мне сказать?
