Сара Рэмзи - Мед его поцелуев
Словно действительно ухаживал.
— Предпочитаешь чай, дорогая? Или что-то покрепче? — спросил он, опускаясь в кресло, когда все ушли.
Нет, он определенно пытался ухаживать. Куда же подевался диктатор, которым он был всего день назад?
— Я буду пить то же, что и вы, — ответила она.
— Грейвз, два бокала виски и чай.
Грейвз наверняка заметил ее неподобающее поведение, на которое его хозяин не обращал внимания. Дворецкий поклонился с неуклюжестью, которая объяснялась либо артритом, либо апоплексией.
— Можем разделиться, если желаете, милорд. Возможно, остальные не зря предпочли ранний уход.
— Нет, у меня есть идея получше. Пойдем в мой кабинет, и я тебе покажу.
Она покачала головой.
— Мне действительно стоит заняться письмами, вместо того чтобы оставаться с вами наедине без присмотра.
— Для писем отводятся дни. А вечера посвящают беседам. Вы разочаруете Грейвза, если не выкажете должного интереса к предписанным правилам.
— Слишком поздно, милорд, — сказал Грейвз, принесший от буфета два бокала виски. — Я отправлюсь на вечный покой, сожалея, что не смог помешать этому союзу.
Эмили немедленно прогнала бы слугу, который осмелился так говорить, но Малкольм лишь рассмеялся, встал и предложил ей руку.
— Не обращай на него внимания. Он просто гений в том, что касается управления слугами и поставок вина, но при нашем отсутствии развлечений его воспитанность немного поблекла.
Скорей уж совсем пропала, но Эмили решила придержать язык. Она приняла руку Малкольма. Другой ладонью он накрыл стаканы с виски.
— Грейвз, чай на сервировочном столике в мой кабинет. Без яда, будь любезен.
— У тебя совершенно неприемлемые слуги, — заметила Эмили, когда они вышли из столовой.
— Ты еще не видела остальных членов клана. По слухам, Грейвз был образцом пристойности, когда матушка наняла его в Англии тридцать лет назад. Но, похоже, служба в нашем замке сделала его неприемлемым для других нанимателей.
— Твой клан всегда так плохо влияет на тех, кто к нему присоединился?
Они дошли до кабинета, и Малкольм открыл перед ней дверь.
— Можешь спросить мою матушку. Похоже, ей это нравится. К тому же она может не согласиться с тобой — после свободы, которую она обрела здесь, Лондон стал ей глубоко безразличен.
Он проигнорировал кресло за столом и поставил бокалы на маленький столик между двумя креслами у камина. Кресла были обиты тонкой кожей орехового цвета и так и звали опуститься в свои мягкие глубины. Комната оказалась именно такой, какой представляется убежище джентльмена, с охотничьими трофеями на стенах, висящими между картинами и полками с книгами. Здесь не было личных вещей и антикварных мелочей, которые заполняли кабинет ее брата, но Малкольм был графом всего лишь год, в то время как Алекс унаследовал свой кабинет десятью годами ранее.
Малкольм указал на кресла.
— Присядем?
Она осталась стоять.
— Чего вы хотите, лорд Карнэч?
Он склонил голову, играя в невинность.
— А как вы думаете, чего я могу хотеть?
— Не надо притворяться непонятливым. Мы враждовали как политические противники с того самого момента, как Алекс застал нас в библиотеке, а теперь вы внезапно прекратили войну. Почему?
Малкольм скрестил руки на груди.
— А мне нужна причина?
— К этому моменту вы уже могли все закончить. Почему же вы этого не сделали?
Вопрос повис в воздухе, как грозовая туча над Грампианскими горами. Молния не ударила, потому что в кабинет постучался Грейвз, который вкатил сервировочный столик и оставил его у кресел, бормоча что-то о наглых девицах, пока не удалился, закрыв за собой дверь.
Эмили все это время смотрела Малкольму прямо в глаза. Ответ на ее вопрос таился в его серых глазах, прятался под показной беззаботностью. Она подозревала, что уже знает ответ — от этого ее собственные глаза искрились бы, если бы Малкольм мог заглянуть так глубоко, как она.
Но Эмили не собиралась говорить этого первой. Не хотела давать этому ответу ни шанса превратиться из искры в опаляющее пламя. И голос ее был холоден, когда она напомнила:
— Так почему вы это не прекратили?
Он, не сводя с нее глаз, поднял свой бокал. И что-то в его взгляде поверх стекла пробудило в ней желание — желание, которое подчинялось простой ласке его взгляда.
Дыхание Эмили сбилось. Внезапно ей стало все равно — почему, она хотела лишь знать, станет ли он касаться ее снова, сможет ли в этот раз она ответить на его ласки.
Стук бокала о столешницу вернул ее к реальности.
— Я не закончил этого ровно по той же причине, что и ты, — ответил он.
Эмили вскинула голову и посмотрела на него свысока.
— Никто из нас не хочет рисковать и разрывать эту помолвку, но, будь вы джентльменом, вы приняли бы удар на себя.
Малкольм рассмеялся.
— Аргументы о «джентльменах» не сработают, дорогая. К тому же, мы все еще здесь не поэтому.
— Тогда почему же мы здесь?
Ее голос упал до шепота, почти неслышного за треском камина. Эмили совсем забыла о сильных и требовательных нотках, которые помогали ей избежать других ухажеров.
А в голосе Малкольма была уверенность, которой ей так не хватало.
— Мы хотим друг друга. На определенном уровне мы даже нужны друг другу. И ни один из нас не может попрощаться, пока эта нужда нас не отпустит.
Она покачала головой. Будь она ребенком, она бы закрыла уши руками. Она даже бессознательно попыталась сделать это сейчас, но он шагнул вперед и взял ее ладони в свои.
— Не борись с этим, Эмили. Ты знаешь, что это правда.
Тепло его рук ощущалось даже сквозь перчатки. И жесткость тоже, но это была жесткость надежных перил, а не тюремных стен.
— Так что же нам делать? — спросила она.
Он поднес ее руки к губам и запечатлел на них поцелуй.
— У меня есть один вариант, но тебе он может не понравиться.
— Если вы скажете, что это вариант женитьбы, я сама отравлю ваш чай.
— Кровожадная девица — ты могла бы быть Борджией, а я Цезарем, и вместе мы бы правили миром, — сказал он улыбаясь, и Эмили не смогла не рассмеяться его странному предложению.
— Я предпочла бы быть Шахерезадой.
— Силой, стоящей за троном? Или ты собираешься рассказывать мне истории, пока я тебя не освобожу?
— И то, и другое, — ответила она, переплетая свои пальцы с его.
— Тысяча и одна ночь, — мечтательно проговорил Малкольм. — А я-то думал, что могу просить лишь об одной.
— Одной ночи для чего?
Он вновь поцеловал ее пальцы.
— Одной ночи для того, чтобы изгнать страсть между нами. Если к утру ты все еще будешь хотеть уйти, я разорву нашу помолвку. Но сомневаюсь, что одной ночи для этого хватит.
