Виктория Холт - Пленница
Как я этому радовалась! У меня появилось время, чтобы приспособиться к обстановке, познакомиться с обычаями, царящими в гареме, и, возможно, узнать, где находится Саймон. Кто знает? До сих пор мне необычайно везло. Что если возможность бежать представится раньше, чем меня сочтут достойной постели купившего меня мужчины?
Как только я узнала, что мне ничто не угрожает, пусть и временно, я тут же воспряла духом. В мою душу опять потоком хлынула надежда. Я хотела как можно больше узнать об окружающем меня мире, и, естественно, меня очень интересовали мои новые знакомые.
Самой важной дамой в гареме была Рани, та самая пухлая женщина, которая осмотрела меня и нашла временно недостойной внимания паши. Если бы я знала ее язык, я могла бы очень многое у нее выведать. Остальные женщины очень ее боялись. Они все беспардонно ей льстили и всячески подобострастничали, потому что именно она выбирала, кто сегодня отправится к паше. Когда от него поступал заказ, она подходила к его выполнению со всей серьезностью. Все это время я забавлялась, наблюдая за тем, как женщины наперебой пытаются привлечь к себе внимание. Как я с изумлением узнала, то, что так пугает меня, является пределом мечтаний для всех остальных.
В гареме были и совсем юные девочки, которым едва стукнуло десять лет, и женщины, возраст которых приближался к тридцати годам. Эти девушки вели очень странную жизнь, позже я выяснила, что некоторые из них живут в гареме с самого детства… их специально готовили к ублажению богатого мужчины, их хозяина.
Они целыми днями предавались праздности, делать им было практически нечего. Каждый день мне полагалось принимать ароматизированную ванну, а после нее — массаж с маслами. Это был бесконечно далекий от реальности мир. Воздух в гареме был напоен ароматами мускуса, сандала, пачули и розового масла. Девушки сидели у фонтанов, лениво беседовали, иногда до моего слуха доносился звук каких-то музыкальных инструментов. Они срывали в саду цветы и вплетали их себе в волосы, разглядывали свои личики в маленьких зеркальцах или любовались собственным отражением в водах пруда. Иногда они играли в какие-то игры, болтали, смеялись, гадали друг другу.
Спали они в просторной комнате на диванах, у них было предостаточно красивой одежды. Я не переставала изумляться их жизни, не заполненной ничем, кроме заботы о собственной внешности. Им не нужно было думать ни о чем, кроме того, допустят ли их вечером в постель паши.
За такую честь шло постоянное соперничество, и я это очень быстро почувствовала. Моя особа тоже привлекала к себе их внимание. Я так от них отличалась, что ни у кого не было ни малейших сомнений в том, что меня сочтут достойной подругой для паши. Они знали, что я понравлюсь ему уже тем, что я другая, пусть и немного странная.
Между тем я себя чувствовала, как гусыня, откармливаемая к Рождеству, потому что усилия по устранению с моего тела следов перенесенных испытаний продолжались. Я с трудом запихивала в себя острую и пряную пищу, большую часть которой научилась выбрасывать незаметно от Рани, превратив это в своеобразную игру.
Меня ожидало волнующее открытие. Одна из наиболее зрелых обитательниц гарема, и, по-моему, одна из самых красивых, оказалась француженкой. Ее звали Николь, и я сразу заметила, что она отличается от других. К тому же она занимала и самое важное место в гареме, после Рани, разумеется.
Однажды, когда я сидела у фонтана, она подошла и присела рядом со мной.
Она обратилась ко мне по-французски, поинтересовавшись, говорю ли я на этом языке.
Наконец-то настоящее общение! Это было так прекрасно!
Мой французский был не на высоте, однако поговорить мы могли.
— Ты англичанка? — спросила она.
Я утвердительно ответила.
— А как ты сюда попала?
На ломаном французском я рассказала ей о кораблекрушении, острове и пиратах. Она сообщила мне, что живет в гареме уже девять лет. Она креолка, родом с Мартиники. Когда она направлялась в школу во Франции, ее корабль так же, как и мой, потерпел крушение, после чего она попала в руки корсаров и точно так же, как и я, была продана в гарем.
— И все эти годы ты живешь здесь? — изумилась я. — Как же ты это вынесла?
Она пожала плечами.
— Поначалу это очень страшно, — ответила она. — Мне было всего шестнадцать лет. Я ненавидела монастырь. Здесь было легко. Мне понравилась одежда… праздность. И я от всех отличалась… так же как и ты. Я сразу понравилась паше.
— Наверное, ты сразу стала его фавориткой?
Она кивнула.
— К тому же я родила Самира, — добавила она.
Я уже видела Самира, красивого малыша лет четырех от роду. Все в гареме нянчили и баловали его. Он был старшим из детей гарема. Кроме него был еще один мальчик, Фейзал, тоже очень красивый ребенок. Он был на год младше Самира. Я видела его с женщиной по имени Фатима, которая, мне показалось, была на несколько лет моложе Николь.
Фатима была пышной красавицей с копной черных волос и томными темными глазами. Ужасно ленивая и тщеславная, она больше всего на свете любила ублажать себя. Она часами сидела у пруда, поедая сладости и скармливая их одному из двух спаниелей короля Карла, повсюду следовавших за ней по пятам. Фатима страстно любила себя, Фейзала и этих двух собачонок.
Иногда обоих мальчиков забирали из гарема, чему предшествовала суета и тщательная подготовка. Они отправлялись на встречу с пашой. В гареме было еще два маленьких мальчика — еще младенцы. Девочек тут не было вовсе. Поначалу меня удивляло, что все дети паши мужского пола. Просветила меня Николь. Она рассказала мне, что если у женщины рождается девочка, молодая мать покидает гарем. Наверное, ее отправляют назад, к семье. Пашу интересовали только сыновья, и если у женщины рождался красивый и умный мальчик, вроде Самира, ее статус тут же повышался.
Самиру, как старшему сыну, предстояло стать наследником паши. Это сделало Николь объектом жгучей зависти всех женщин гарема. Вначале паша поднял ее над всеми, отдав ей свое предпочтение. Но предпочтения паши оказались преходящими: в то время как Самир оставался его сыном, напоминая паше, что он мог производить на свет красивых мальчиков, он осыпал милостями женщин, помогавших ему доказать это.
Николь также рассказала мне, что втайне от всех учила Самира французскому, но однажды об этом узнал паша, и она в ужасе ожидала расправы. Однако старший евнух сообщил ей, что паша обрадовался тому, что малыш успешно изучает иностранный язык и позволил ей продолжать обучение.
Меня удивляло, что женщина, воспитанная в традициях западной культуры, смогла приспособиться к подобному образу жизни и даже гордиться своим положением, страстно ненавидя всех, кто пытался отнять его у нее. Но я была рада возможности разговаривать с ней и таким образом познавать окружающий меня мир.
