Джейн Фэйзер - Коршун и горлица (Орел и голубка)
В ее глазах промелькнуло удивление. Почему он остановился? Ведь он не мог не знать, что против него у нее не было в тот момент защиты. Она во все глаза уставилась на Абула. Он был необычно бледен, мускул щеки подергивался, а губы были плотно сжаты. Ему не легко далось это самозапрещение.
— Все должно быть не так, я не хочу брать тебя, застигнув врасплох, — он вздохнул.
— Но почему? Ведь вы держите меня в своей тюрьме только по одной причине. Почему же удержали себя, будучи столь близко от своей цели?!
Абул покачал головой.
— Ты все прекрасно понимаешь, поэтому не надо больше этих игр. Ты со мной и так уже достаточно за этот вечер поиграла.
— Я? Интересно, а что вы думаете по поводу моих чувств?
— Ну я знаю, что ты испытываешь чувство голода, ты ведь говорила об этом, не так ли? Кадига и Зулема помогут тебе переодеться, после чего мы вместе поужинаем.
— Но почему я должна переодеваться? Почему я должна носить гаремные платья?
— Но ты же хочешь поужинать?
— А какое отношение это имеет к моей одежде?
Выражение глаз Сариты сказало Абулу, что она тоже сыта по горло сегодняшними играми. Он рассмеялся.
— Никакого, но неужели ты хочешь оставаться в той одежде, которую носила весь день? Это же рабочая одежда. Почему ты не хочешь надеть нечто более подходящее для того, чтобы можно было лежать и есть абрикосы, ужинать, слушать музыку?
— С этими словами он оставил Сариту, для того чтобы та могла принять свое собственное решение и обдумать сказанное им и то, что произошло с ними за несколько последних минут. Дверь за ним закрылась, но ключ не повернулся. Сарита сбежала по лестнице и попробовала открыть дверь — она распахнулась. Так значит, он так уверен в том, что ей некуда бежать? И то, что ее держали целый день взаперти, было не более чем наказанием? С пониманием того, что Абул не боялся, что она преуспеет в попытке бежать, к ней пришло желание доказать ему обратное. Ее уже не заботило ни то, куда она пойдет, ни то, как бежать, ни то, хочет ли она на самом деле покинуть Альгамбру. Саритой владело одно лишь желание самоутверждения. Если бы ей действительно было предоставлено право выбора, но это не так. А раз это не так, то продолжение этих отношений невозможно. И она должна и будет бороться с магнетизмом этого человека и с тем, что он притягивает ее, как луна прилив… Она должна отринуть то, что он нравится ей, что она доверяет ему… И сделает это, потому что Абул не делает ни малейшей попытки понять ее, встать на ее точку зрения, а только навязывает ей обычаи своего народа, так и не понимая, что не примет их. Она не желает вливаться в жизнь альгамбрского гарема, становиться зависимой от прихотей калифа и заботиться лишь о том, чтобы понравиться ему. Она вышла из трудолюбивого народа, привыкла к тяжелой работе и к тому, что женщина имеет в этом мире свое место и положение, базирующееся на выполняемых ею функциях. Конечно, мужчины в ее племени являются доминирующими существами, но в тех областях, в которых авторитет и умение женщины признаны, они уважают этот авторитет.
Здесь же, как казалось Сарите, женщины существуют в тени мужчин, и при малейшей попытке женщины выйти из нее, мужчины вольны поступить как угодно, чтобы предотвратить это.
Мули Абул Хассан считал такое положение вещей единственно верным и никакая мягкость, чувство юмора и надежность, присущие ему, не могли затмить собою эту веру.
Поэтому Сарита покинет это место. В следующий раз ее попытка сделать это обязательно увенчается успехом.
Кадига и Зулема появились как раз в тот момент, когда Сарита пришла к этому решению.
— По-моему, ты просто тронулась, Сарита, — заявила Кадига. — Все вокруг только и говорят, только о том, как ты прервала калифа и его кади во время суда.
— Как ты вообще осмелилась это сделать? — сказала Зулема.
— Мне кажется, вы что-то слегка напутали. Я помешала калифу вовсе не по своей воле. Меня бросил к его ногам какой-то дикарь в образе мужчины.
— Конечно же, тебя должны были принести к калифу, если ты совершила что-то такое, чего не должна была, — рассудительно промолвила Зулема.
— Я вовсе не делала ничего предосудительного, — но Сарита не была уверена в том, что ей следует объяснять свое мнение женщинам. Они явно не поняли бы ее.
Кадига принялась поднимать разбросанные по полу подушки.
— А как это они оказались на полу?
— Это я их туда бросила, — Сарита встала с дивана, — в вашего калифа, если вы уж так хотите знать.
Последовало молчание. Потом Кадига издала какой-то сдавленный звук.
— Не может быть, Сарита, ты не могла этого сделать.
— Могла и сделала, — она подошла к лестнице.
— А если мне сейчас же не принесут чего-нибудь поесть, я опять выйду из себя.
Она осеклась и девушки почувствовали жалость к ней.
— Скоро будет ужин, — сказала Зулема, — пойдем на галерею и переоденем платье.
— Я прекрасно могу поесть и в этом, — но впрочем, Сарите было уж все равно. Она так хотела есть, что согласилась бы, если надо, есть даже голой.
— Что же ты такое сделала, что мужчина принес тебя к калифу? — осведомилась Кадига.
— Хотела убежать.
— Но почему? — спросили обе женщины в один голос.
— Тебе так повезло, ты нравишься калифу, — заявила Зулема.
— Он так хорошо обращается с тобой, — в голосе Кадиги появился оттенок зависти. — Ты живешь в такой роскоши, у тебя столько платьев и драгоценностей, тебе ничего не надо делать… И она печально посмотрела на свои натруженные руки.
— Я не желаю вести жизнь шлюхи, — возразила Сарита. — Уж лучше я буду посудомойкой.
На лицах женщин отразилось непонимание, но Сарита не стала ничего им объяснять и со вздохом откинулась на диван.
— Ну так какое же платье ты наденешь?
— Мне совершенно все равно.
— Тут должно быть одно такое — из шелка цвета слоновой кости, расшитое топазами, — послышался сзади мужской голос.
Женщины обернулись и увидели Абула, который, благодаря мягкой обуви, неслышно появился перед ними.
— Вы так хорошо осведомлены о моем гардеробе?
— Но я же сам отбирал его, и делал это тщательно, сопоставляя мысленно каждое платье с твоей цветовой гаммой. И сегодня я хотел бы видеть тебя в платье слоновой кости с топазами.
Он поднял ее на ноги.
— Цвет шелка будет изумительно контрастировать с твоими волосами, — с этими словами Абул сел. — А я-то думал, что ты уже одета и готова к ужину.
Быстрые пальцы Зулемы расстегивали лиф платья Сариты. Снизу доносились звяканье посуды, музыка арфы и ароматы пищи. Она тут же потеряла интерес к спору. Больше всего на свете ей захотелось, чтобы ее поскорее одели. «Интересно, — подумала она, привыкла ли она находиться обнаженной в компании калифа, или просто она так устала и голодна, что это ее не волнует?»
