Барбара Картленд - Как вольный ветер
Любовь! Прекрасная и возвышенная! Столь же чистая и совершенная, как и та, что издавна воспевалась на земле Прованса рыцарями-трубадурами!
— Я счастлива! Я так счастлива! — повторяла Вальда.
И вдруг вспомнила, что забыла помолиться на ночь. Она села в кровати, молитвенно сложив руки, и закрыла глаза.
— Спасибо тебе, о Боже… Спасибо! — только и могла шепотом вымолвить девушка. Но сердце подсказывало ей, что больше и не нужно ничего говорить. Ее переполняла невыразимая словами, великая благодарность за тот благословенный дар, которым одарили ее небеса.
Глаза ее все еще были закрыты, когда внезапно раздался звук отворяемой двери. Удивленно вскинув ресницы, она увидела, что в комнату входит Ройдон. На нем был длинный, до полу, халат. Кружевной воротничок ночной сорочки выгодно подчеркивал смуглый цвет лица и шеи.
Молодой человек закрыл за собой дверь и шагнул к ошеломленно взирающей на него с кровати Вальде. Что-то странное в выражении его глаз, в усмешке, более обычного кривящей его красивые губы, заставило девушку испытать смущение и неловкость.
В ее широко распахнутых глазах застыл немой вопрос. Он же молча глядел на нее с высоты своего роста. На огромной деревянной кровати с тяжелыми занавесями, на фоне белоснежных льняных подушек она казалась очень маленькой и почти бесплотной.
— Так вот какова ты с распущенными волосами, — произнес он низким, глухим голосом. — Они еще длиннее, чем я думал.
— Ч-что в-вам угодно? — с трудом выговорила Вальда. — Вам н-не следовало приходить сюда.
— Разве ты меня не ждала?
— Н-нет… Конечно, нет!
— Но ведь мы еще не пожелали друг другу спокойной ночи.
Она испуганно взирала на него, а дрожащие пальцы сами потянулись прикрыть грудь. Ее ночная рубашка, наглухо застегиваясь у шеи и на запястьях, ниспадала с плеч мягкими фалдами, однако, сшитая из кружев и тончайшего батиста, была почти прозрачна. Даже в неверном свете единственной свечи сквозь нее прекрасно виднелись округлые девичьи груди с маленькими розовыми сосками.
— Зачем вы пришли? — тихо и испуганно спросила Вальда.
— Ты что же, играешь со мной? — с легким смешком полюбопытствовал гость.
Он присел к ней на кровать, и девушка инстинктивно отпрянула, сильнее прижимаясь к подушкам.
— Ты очень красива и очень соблазнительна, — промолвил он. — И, думаю, в тех исключительных обстоятельствах, в каких мы с тобой оказались, можно было бы немного ускорить ход событий. — Улыбка его сделалась откровенно циничной. — Я вижу, тебе хочется, чтобы я еще немного поухаживал за тобой, еще немного оттянул то, что мы оба считаем неизбежным. Но, милая, к чему терять время? Когда мы целовались, я почувствовал, что нужно нам обоим. Так какой смысл притворяться и строить из себя недотрогу?
— Я… ничего не понимаю, — пробормотала Вальда. — Я… только знаю, что вам… нехорошо приходить в мою комнату.
— Нехорошо? — вскинул брови Сэнфорд.
— Да, это скверно, — голос Вальды окреп. — Когда вы меня целовали… я знаю, моя мама подобного не одобрила бы, но мне… это вовсе не дурным показалось, а… напротив, прекрасным!.. Но сейчас… сейчас, я уверена… совсем другое дело.
— Что ты такое говоришь? Не понимаю. — Недоумение Сэнфорда было совершенно искренним.
— Я хочу сказать, — девушка помедлила, — что джентльменам не положено заходить в спальню леди.
Еще не успев договорить, она поняла, как смешно и нелепо это звучит. Разумеется из всевозможных подслушанных разговоров она знала, что джентльмены как раз и имеют обыкновение туда заходить. Она, правда, не понимала хорошенько, что они там делают, но, очевидно, это было то самое, что называется «заниматься любовью».
О чем еще могли толковать французы!
— Я хочу сказать, — поспешила она исправиться, — что вам не следовало приходить ко мне.
— А мне показалось, я тебе нравлюсь, — хмыкнул англичанин.
— О да, нравитесь! — горячо воскликнула Вальда. — Больше, чем кто-либо прежде! Но как бы сильно мы друг другу ни нравились… вы… не должны находиться здесь… когда мы одни.
— Послушай, прелесть моя, — усмехнулся он. — Я отлично понимаю, что ты хочешь сказать. Но, дорогая, ты же сама не делала секрета из своего образа жизни. Я уже говорил, что нахожу тебя привлекательной и желанной, и мне показалось, что и ты ко мне неравнодушна. Так к чему нам эти традиционные церемонии и уловки? К чему разыгрывать оскорбленную добродетель? Ведь все равно после всех ритуалов мы будем любить друг друга так, как оно и положено природой.
Говоря это, он обнял девушку руками, притягивая к себе и ища ртом ее губы. Вальда почувствовала, как ее вновь охватывает опьяняющая, сладкая дрожь. Вновь, пронзая все тело, точно кинжалом, пробежала по нему горячая волна возбуждения, подкатывая к самому горлу.
Собрав все силы, она попыталась его оттолкнуть.
— Нет, нет! Пожалуйста, не надо!
Было в этом крике нечто такое, что заставило его остановиться.
Тогда, переводя дух, девушка заговорила:
— Я… мне страшно. Я не понимаю, чего вы от меня хотите… но уверена, что это неправильно.
— Чего ты не понимаешь? — Он не разжал рук, но уже не пытался ее поцеловать.
Наступило молчание. Потом Вальда отвернулась и уткнулась лицом в его плечо.
— Возможно, я ошибаюсь, — зашептала она, — но мне кажется… быть может, вы хотите заняться со мной любовью? Только я не знаю в точности… что это значит.
Англичанин словно окаменел — Вальда явственно почувствовала это. Он медленно отпрянул и, ухватив ее за подбородок, повернул девушку лицом к себе.
— Что ты имеешь в виду? Чего ты не знаешь?
Он старался заставить ее смотреть ему в глаза, но она избегала его взгляда, и от этого очи ее вспыхивали в мерцающем свете свечи, подобно драгоценным камням. Однако он был настойчивей и наконец она уставилась на него затравленно, как кролик на удава.
— Никто мне… не объяснял, — выдавила она. — Я просто слышала эти слова «заниматься любовью». Но мне кажется… я чувствую… если люди не женаты, это будет грех!
Сэнфорд смотрел на нее долгим немигающим взором. Потом отпустил окончательно.
— Знаешь, думаю, тебе придется многое мне разъяснить, Вальда, — тихо произнес он. — Но учти: я хочу знать правду.
Снова наступила напряженная тишина, в которой Вальда могла различить биение собственного сердца.
— Что именно… вы хотите знать? — проронила она дрожащим голосом.
— Я хочу знать, что ты делаешь здесь одна, да еще одетая цыганкой, и что означают твои рассказы о том, что ты-де ведешь свободную жизнь независимой женщины?
