Ольга Эрлер - Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры
Усмешки потускнели, когда тирцы впервые увидели македонские осадные башни. Многоярусные монстры до 60 метров высотой были защищены от стрел овчинами и покрыты специальной смесью, предохранявшей их от огня. Верхний, двадцатый ярус снабжался подъемным мостом. На башнях были установлены катапульты и баллисты. За щитами прятались лучники, тараны и гигантские сверла для бурения вражеских стен.
Тирцы предпринимали удачные вылазки: так, они загрузили корабль серой, щепками и смолой, подогнали его к молу и подожгли. Огонь, перекинувшийся на осадные башни и солдат, принес многие разрушения. Для смягчения ударов таранов и катапульт тирцы защищали свои стены мешками, набитыми водорослями. Чтобы помешать движению македонских кораблей, они засыпали узкий морской пролив камнями. А корабли у македонцев стали появляться: финикийские и пятивесельные кипрские, команды которых переметнулись от персов к македонцам.
* * *Таис болела «животом». Болезнь была полуправдой-полуотговоркой для Птолемея. Они сидели по-семейному рядышком, ее голова — у него на плече, когда неожиданно вошел Александр. Таис медленно подняла взгляд и поэтому пропустила вспышку в глазах Александра. Ее саму поразило то спокойствие, которое она ощущала. Ничего не дрогнуло, не шевельнулось, не оборвалось. Как будто она в сто первый раз играла сцену в привычном спектакле. Она не стала разбираться, откуда в ней эта сила — от слабости ли, летаргии ли, какая разница. Главное, и дальше сохранять спокойствие, держать паузу и не отвечать на задиристость врага, как говорил Неарх.
Птолемей же ощутил горячий прилив удовольствия от того, что в чем-то обошел Александра, что именно ему на плечо кладет Таис свою головку — не всегда понятную, но всегда прекрасную.
— Жаль, что помешал идиллии двух аркадских пастушков, — сказал Александр вместо приветствия.
И все же этот негодяй, этот эгоист, этот лицемер-притворщик умудрился довольно быстро «оттеснить» Птолемея от Таис, так, что они стали — вместе, а Таис — одна и по другую сторону рубежа. Александр заговорил Птолемея. Вот они уже смеются вместе, Александр обнимает Птолемея за плечи, а тот — на седьмом небе, его улыбка предназначается уже не Таис, а Александру. Он разъединил их такое непрочное, редкое единство и с чувством достигнутого успеха вскользь поглядывал на Таис. А она с равнодушием покорившегося судьбе человека принимала происходящее, как данность.
Александр послал к Сисигамбис, матери Дария, за кошкой, полечить живот Таис. Вот уже кошка, урча и мурлыкая, лежит на больном ее животе, греет и успокаивает. А кошка красавица, из редкой породы ванских кошек — белоснежная и с разноцветными глазами: голубым и зеленым.
— Кошку зовут Персия, но дело свое знает. Если ты считаешь, что ее имя оскорбляет твои национальные чувства, называй ее Элладой.
Таис по-прежнему не реагировала на его манипуляции, слабость оказывала ей в этом помощь. А Птолемей поддался. С чувством собственной избранности, гордый доверием государя, он отправился выполнять какое-то поручение царя, нисколько не сомневаясь в его важности и срочности. Они остались одни. Что ж, Александр, ты выбрал и подготовил поле для битвы. И эффект неожиданности произвел ты. Что дальше, великий стратег?
— Что ты такая неигривая сегодня?
— У меня нет сил играть в твои игры.
— Хорошая отговорка, умная.
Он сел на корточки перед ней, опершись на ее колени, привалившись к ним всем телом так, что ее ноги упирались в его грудь. Таис чувствовала его тепло и тяжесть, его мужскую сильную плоть. Опаловые глаза смотрели скептически-проникновенно, или, другими словами, нагло и вызывающе, в двух пядях от ее лица. Это был удар тяжелой артиллерии — «ворона». Но она решила побороться.
— Я не уйду, пока не загоню этого зверя.
— Что это? — проговорила она с невозмутимой улыбкой мраморной статуи.
— Я не уйду, сказал я себе, пока она не перестанет быть «букой» и не улыбнется мне. И вот…
— Я улыбнулась. Подумать только, — насмешливо парировала она, — опять получилось по-твоему.
— Да, какая тоска, все одно и то же. Почему ты не принимаешь мои приглашения и лишаешь меня своего общества? — спросил он по-прежнему шутливо.
— Потому что в моем обществе нет удовольствия.
— Ты теперь навсегда сделалась «букой»?
— Да, видимо, тебе придется поискать другое приятное общество.
Таис хотелось сказать «ты нашел», как о свершившемся факте, но она сдержалась и решила не падать так низко.
— Надеюсь, ты шутишь? Мур-р-р… — он помурчал вместе с кошкой. — Наш разговор напоминает мне детство. — Он интуитивно переводил разговор в другое русло. — Когда мне было лет 11, а сестре Клеопатре — 10, она тоже обижалась и так со мной разговаривала. Теперь ты напомнила мне ее еще и этими капризами.
— Я разве на нее похожа?
— Нет, абсолютно. Она похожа на меня. Просто я испытываю к тебе схожие чувства.
— Я тебе ее заменяю?
Даже отчужденный непривычный иронично-вызывающей интонацией, ее голос волновал Александра, как всегда. Он любил звук ее голоса и был рад, что снова слышит его. Ее афинское слегка шипящее «с», повышающаяся мелодика в конце фразы, то, как она вдыхала…
— Нет, ее нельзя заменить. Ты мне напоминаешь очень хорошее время — Гефестион из этого времени, и многое хорошее, лучшее во мне и в моей жизни. Когда все — впервые. Когда ты каждый день ожидаешь счастья и получаешь еще больше, чем ожидаешь. Это — святое, понимаешь, о чем я говорю?
— Как будто ты вдруг открыл глаза и увидел мир впервые. — Она поняла его.
— Да. Именно так. Первый уникальный раз, прекрасное начало всего. Клеопатра осталась там.
— Но она же есть, и вы увидитесь.
— Если это случится, то это будут другие Александр и Клеопатра. Той жизни больше нет.
— А Гефестион?
— А Гефестион есть, какой молодец, да, ему удался этот фокус. Он — чудесное исключение. — Александр улыбнулся кротко и счастливо.
— Какая она, Клеопатра?
— Умница, каким мне не быть, несмотря на то что ее пол для нее большое препятствие. Сильней меня — ибо она воюет с мамой, а это похлеще, чем с Дарием. А может, ей все легче, потому что разум преобладает в ней над чувствами. Как она спокойно отнеслась к своему замужеству! Хотя царские дети по любви не женятся.
— А как же твои родители?
— Исключение. Ну, а чем кончился этот брак по страстной любви? Любовь и власть… Любовь к власти оказалась сильнее любви. В борьбе за власть… друг над другом погибла любовь. — Александр задумался, рассеянно отвел глаза.
— Ты часто вспоминаешь дом и семью?
