Роз Медоуз - Любовница короля
Мать не могла сдержать гнева и отчаяния:
— Тогда езжай со своим маркизом… Только пусть он сначала выкупит тебя у твоего барона. — И она разрыдалась, твердя сквозь шумные всхлипывания: — Никогда не думала я, что моя дочь станет предметом спора в суде… словно корова, что забрела на чужое пастбище… и стала яблоком раздора между соседями. Да ты просто… куртизанка!
В голосе Терез-Бернадин прозвучало высокомерие, когда она ответила:
— Разве это не доказывает любовь барона ко мне и его нежелание отпустить меня? И разве это не доказывает, что любовь Филип-Клода настолько же сильна и что он готов заплатить за нее любую цену, если проиграет дело?
Обращаясь скорее к себе, а не к дочери, мать пробормотала:
— Такое унижение… такой позор… Барон подает в суд на другого человека только для того, чтобы сманить у него любовницу… и эта любовница — ты!..
Эдуард жил в Женеве уже шесть месяцев. Поначалу он еще раз попробовал усовестить барона и еще раз написал отцу. Однако и то и другое оказалось бесполезным.
К своему удивлению, молодой принц обнаружил в Женеве множество богатых людей, преимущественно французских аристократов, которые, заслышав отдаленные раскаты революционной бури, предусмотрительно превратили свое состояние в деньги и перевели их в швейцарские банки. Улицы, театры и рестораны были заполнены французскими эмигрантами, которые легко выискивали в толпе Эдуарда, всячески старались угодить и, прослышав о его денежных затруднениях, охотно предлагали крупные суммы взаймы, кои Эдуард с готовностью принимал.
Поначалу он пытался сохранить инкогнито и выдавал себя за графа де Гойя, но очень скоро уже чуть ли не каждый знал, кто он такой на самом деле.
Ему посчастливилось познакомиться с майором Вилеттом, швейцарцем, получившим образование в Англии. Эдуард счел возможным доверить ему свои проблемы. Несмотря на большую разницу в возрасте, они крепко сдружились. Майор охотно ссужал его деньгами и познакомил с другим богатым швейцарцем — Огюстом Вассеро бароном де Вэнси, находившим для себя величайшее удовольствие вращаться в космополитических кругах.
В гостиной этого человека Эдуард познакомился с юношей по имени Одо, примерно своим ровесником. Тот, похоже, был несказанно потрясен тем, что находится в обществе настоящего принца, и всячески пытался хоть как-то выказать собственную значимость.
— Вы когда-нибудь бывали в театре, сэр? — любопытствовал Одо.
— Да, в Лондоне. По случаю…
— А с актрисами встречались? Я имею в виду… интимно.
— Нет. Я был тогда очень молод, и меня сопровождали наставники.
— Жаль, сэр. Но это можно поправить. Я близко знаком с несколькими дамами из Театра комедии. Если хотите, я мог бы устроить вам встречу…
Предложение пришлось Эдуарду как нельзя кстати. У его брата Георга была своя миссис Робинсон, у Уильяма — Полли Финч, и вот теперь настал его черед.
Во время представления он мало интересовался зрелищем, мучительно гадая, что за девушка скрывается за гримом, за убогим бумажным костюмом, за эротическими вращениями тела. Но вот, наконец, грянули аплодисменты. Взяв за руку, Одо повел его в зеленую комнату.
Эдуард впервые оказался за кулисами, и то, что он там увидел, повергло юношу в шок. Среди нагромождения театральной утвари и декораций мужчины и женщины, многие из них полуодетые, совершенно открыто занимались любовью. Некоторые из женщин, кокетливо строя глазки, призывно манили к себе юношей, но Одо, остановившись перед одной из дверей, постучал и громко окликнул:
— Ла Дюлек, можно войти? Я привел тебе гостя, графа де Гойя.
За дверью раздалось хихиканье:
— Если это принц Эдуард, то да, но, чур, никого другого!
Одо распахнул дверь. Удушливый запах духов и пропитанного потом платья резко ударил в ноздри. Девушка сидела к нему спиной, снимая грим, но в зеркале Эдуард сумел разглядеть округлое пухлое лицо, шаловливый распутный взгляд. Она с притворной торжественностью объявила:
— Принц для Ла Дюлек! Parbleu! [1] — и, крутанувшись на табуретке, встала и пошла к нему навстречу. Из распахнувшейся накидки открылась пышная грудь, когда, обняв принца, девушка звучно поцеловала его в обе щеки. — Добро пожаловать, топ cheri, добро пожаловать!
Смущенный столь непривычными для него приветствиями, Эдуард готов был тотчас покинуть комнату, но Одо уже вытащил откуда-то еще две табуретки, а барышня, открыв дверь, громко позвала:
— Моник! Одо здесь, он пришел пригласить тебя на ужин!
Что последовало за этим, Эдуард не мог припомнить, ощущения окончательно перепутались, и юношеская неловкость вперемешку с сильным смущением несли его, словно в тумане, в неизвестность. Он помнил, как покинул театр вместе с Ла Дюлек, как взбирался по крутым ступенькам в ее комнату. Помнил липкие объятия и страстные поцелуи и то, как сам неуклюже, неловко отвечал на эти ласки. Помнил дразнящий смех женщины и то, как, наконец, оказался за пределами душной, вонючей комнаты и с жадной благодарностью хватал ртом холодный воздух, принесенный ветром с гор.
Он тогда готов был хохотать в голос. Значит, вот она какая, эта великая вещь, называемая любовью… Великая вещь, доводящая людей до безумия… Он поклялся себе, что никогда больше не увидится с Ла Дюлек. Но на следующий день снова взбирался по этим же ступенькам… а потом еще, еще…
В то утро барон был нездоров. По крайней мере, так объяснил его отсутствие за завтраком слуга. Эдуард криво усмехнулся. Скорее всего, старый скупердяй просто дрыхнет, так как до утра караулил, когда принц вернется домой.
Всякое благоразумие юноша решительно отбросил. Ему было безразлично, что именно известно Вангенхайму о его связи с Ла Дюлек. И сегодня Эдуард намеревался позволить себе роскошь позавтракать в одиночестве. Когда утренняя трапеза подходила к концу, ему доложили о прибытии курьера из Англии, и Эдуард распорядился тотчас пригласить того в комнату для завтрака. Сегодня он впервые почувствовал себя хозяином дома и твердо решил наилучшим образом воспользоваться таковым положением.
После полагающихся приветствий кожаная папка была распечатана, и, словно это было ежедневным делом, Эдуард принялся перебирать письма. Силы небесные!.. В это трудно было поверить, но среди них действительно оказалось письмо лично для него… Он увидел небрежный почерк отца!
Торопливо вскрыв конверт, юноша принялся читать послание. На нескольких страницах почти не поддающихся расшифровке каракулей тем не менее встречались вполне отчетливые фразы, словно отпечатанные типографским шрифтом, — «негодный мальчишка», «плотские грехи», «развратные девки», «беспутный образ жизни». Но более всего Эдуарда поразили строки: «…низость по отношению к любящим родителям. За все эти годы, пока ты живешь вдали от дома, мы не получили от тебя ни одного письма».
