Филиппа Грегори - Подкидыш
Инквизитор по-прежнему не произносил ни слова.
– Это же просто числа, арифметика, – беспомощно пролепетал Лука. – Я пытался оперировать только числами. Я вообще очень часто о них думаю – они меня страшно интересуют.
– И ты взял на себя смелость решить этот вопрос с помощью чисел? Ты имел наглость утверждать, что по всему миру разбросано слишком много Его ногтей, чтобы все они были подлинными? Что далеко не все они действительно изъяты со святого распятия?
Лука упал на колени, понимая, сколь глубока его вина.
– Но у меня же ничего плохого и в мыслях не было, – прошептал он, поднимая глаза и вглядываясь в скрытое тенью лицо инквизитора. – Мне просто стало интересно, а потом я произвел некоторые расчеты, и наш настоятель случайно нашел листок с этими расчетами, и я… – Он внезапно умолк.
– Настоятель вашего монастыря вполне справедливо обвиняет тебя в ереси и в том, что ты занимаешься недозволенными исследованиями, а также неверно цитируешь Библию, используя ее в своих личных целях и читая Священную Книгу без наставника. К тому же, по его словам, ты проявляешь непростительное свободомыслие, без разрешения и в неурочное время берешь в библиотеке книги, в том числе запрещенные… – Инквизитор помолчал, а потом продолжил зачитывать вслух список прегрешений, совершенных Лукой, то и дело строго на него посматривая. – Но хуже всего то, что ты проявляешь преступное свободомыслие! Ведь, поступая в монастырь, ты поклялся соблюдать тамошний устав и придерживаться определенных представлений и верований, откуда же вдруг подобная самостоятельность?
– Я виноват, простите меня, – пролепетал Лука.
– Церкви не нужны люди, проявляющие излишнюю самостоятельность мышления.
– Я знаю, – еще тише сказал Лука.
– Ты давал обет послушания – обет, прежде всего запрещающий всякое свободомыслие.
Лука совсем повесил голову: ему оставалось лишь ждать вынесения приговора.
Пламя свечей вдруг заплясало на холодном сквозняке – видимо, кто-то приоткрыл входную дверь.
– И что, тебя всегда одолевали подобные мысли? Насчет чисел?
Лука кивнул.
– Есть ли у тебя в монастыре друзья? Ты с кем-нибудь обсуждал свои… открытия?
Лука покачал головой.
– Нет, этого я ни с кем не обсуждал.
Инквизитор заглянул в свои заметки.
– Но у тебя ведь, кажется, есть приятель по имени Фрейзе?
Лука впервые за все это время улыбнулся и воскликнул:
– Да он просто у нас в монастыре на кухне прислуживает! Чем-то я ему сразу приглянулся, с самого первого дня. Мне, когда я в монастырь поступил, всего одиннадцать лет исполнилось. Да и сам он был всего года на два постарше, но почему-то сразу решил обо мне заботиться, говорил, что я слишком худой, что я и одну зиму там не протяну. И за каждой трапезой приносил мне добавку. Он, правда, всего лишь на кухне повару помогает.
– Братья или сестры у тебя есть?
– Нет, я один во всем свете.
– Скучаешь ли ты по родителям?
– Да, очень.
– Чувствуешь ли ты себя одиноким? – Этот вопрос прозвучал как очередное обвинение.
– Да, пожалуй. Я чувствую, что остался совсем один, если вы об этом спрашиваете.
Инквизитор задумался, поднеся к губам кончик черного пера.
– А твои родители… – Пробежав глазами список вопросов, он вернулся к самому первому. – Они ведь, кажется, были уже немолоды, когда ты родился?
– Да, – с удивлением подтвердил Лука. – Да, это правда.
– И люди, по всей вероятности, удивлялись: как это у таких старых супругов вдруг родился мальчик, да еще такой хорошенький и умненький?
– У нас ведь очень маленькая деревня, – пробовал защищаться Лука. – Людям там только и остается, что сплетничать.
– Но ты ведь и впрямь хорош собой. И явно неглуп. Но твои родители отнюдь тобой не хвалились, не выставляли тебя напоказ, а, напротив, все больше дома держали, верно?
– Мы трое были очень близки, – ответил Лука. – У нас сплоченная маленькая семья. Мы никогда никому беспокойства не доставляли. И всегда жили очень тихо и замкнуто.
– Но почему в таком случае родители отдали тебя церкви? Может, им казалось, что в лоне церкви ты будешь в большей безопасности, чем дома? Или, может, они опасались какого-то особого дара, которым ты обладаешь? Может, из-за этого дара тебе и была необходима защита церкви?
Лука, по-прежнему стоя на коленях, неловко поерзал: ему было неудобно.
– Не знаю, – честно признался он. – Я же тогда совсем ребенком был, мне едва одиннадцать исполнилось. Я не знаю, что мои родители на сей счет думали.
Инквизитор молча ждал продолжения, но Лука довольно долго молчал, потом все же признался:
– Они хотели, чтобы я получил образование и стал священником. Мой отец… – Голос его дрогнул и прервался, ибо он вспомнил своего горячо любимого отца, его седые волосы, его крепкие объятия, нежность и терпение, которое не раз испытывал его маленький шустрый сынок… – Мой отец очень гордился тем, что я сам научился читать и считать, справляться с самыми разными числами. Он-то даже читать не умел и полагал это умение великим талантом. А однажды через нашу деревню проходил цыганский табор, и я научился говорить на их языке…
Инквизитор сделал какую-то пометку и спросил:
– Так ты умеешь говорить на разных языках?
– Люди у нас в деревне считали, что по-цыгански я за один день говорить научился. Мой отец был уверен, что Господь ниспослал мне некий дар. У людей ведь бывают разные таланты, это не такое уж редкое явление, – попытался объяснить Лука. – Например, Фрейзе, мой приятель из кухни, отлично ладит с любыми животными, а уж лошади его и вовсе слушаются беспрекословно; он на любой может сразу верхом проехать. Вот и мой отец считал, что у меня тоже есть похожий дар, только насчет учебы. Ему очень хотелось, чтобы я стал не просто крестьянином, а добился в жизни чего-то большего.
Инквизитор устало откинулся на спинку стула, словно ему уже надоели рассуждения Луки. Похоже, он и так уже услышал более чем достаточно.
– Хорошо. Можешь встать.
Он заглянул в свой список, испещренный чернильными пометками, и, когда Лука с некоторым трудом поднялся с пола, сказал:
– А теперь я отвечу на те вопросы, которые, безусловно, роятся у тебя в голове. Я духовный предводитель некоего ордена, назначенный на этот пост самим святым отцом, папой римским, и я несу перед ним ответственность за деятельность нашего ордена. Тебе не нужно знать ни мое имя, ни название нашего ордена. По приказанию папы Николая V мы проводим различные судебные расследования, пытаемся раскрывать всевозможные тайны, ереси и грехи, по мере возможности выясняя их суть и по мере возможности оказывая им всемерное сопротивление. Мы составляем, если можно так выразиться, некую «карту страхов», свойственных жителям различных стран мира, и наши братья странствуют по всему свету – от Рима до самых дальних окраин христианского мира, – желая выяснить, о чем говорят люди, чего они боятся, с чем сражаются. Мы должны знать, по каким тропам в мире людей бродит дьявол. Ибо святому отцу известно, что близок конец света.
