На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина
Будет ли она там, в небе, когда он перейдет с земного мира в иной? Встретит ли его первой? О Господи, пожалуйста, прошу тебя, позволь мне побыть с ней хотя бы еще раз! Увидеть ее снова, услышать ее голос, узнать, что с ней все хорошо… Быть с ней! Господи, как же хочется снова быть с ней!..
Совсем не те мысли, что должны быть во время последней молитвы перед финалом жизни…
Тридцать шесть пилотов. Это все, что осталось от эскадрильи «смертников» к тому дню. Рихард подозревал, что дела в боевых соединениях люфтваффе тоже не сильно отличались от того, что видел, выйдя на летную площадку. От «небесного рыцарства» рейха не осталось почти ничего, как и от самой страны, которая лежала сейчас в руинах и пепле. Рихард поспешил отогнать от себя эту мысль, чтобы не лишиться своего привычного равновесия перед вылетом. Потому что она причиняла острейшую боль.
— Это правда? — вдруг обратился к нему механик Йонас Прагер перед тем, как помочь ему защелкнуть «колпак». — Это правда то, что вы сказали полковнику?
Рихард мог только догадываться, откуда Йонас мог знать предмет разговора, в считанные минуты перешедшего в острый спор, который состоялся вчера вечером у Рихарда с командиром соединения. Надежды на благополучный исход не было. Максимум через пару дней русские будут здесь, на базе. Не было смысла оставлять здесь персонал после того, как пилоты поднимутся в свой последний вылет, и машины не вернутся обратно.
— Вы можете перевести рядовых в армейские части, по крайней мере, у них тогда будет в руках оружие, чтобы защитить себя. Сейчас у них нет этой возможности. Бессмысленно держать их здесь! Или вы ждете, что они должны идти с пистолетами на русские танки? И женщины… Демобилизуйте женщин и персонал младше восемнадцати лет.
— Вы ведете пораженческие речи, майор, и меня подталкиваете на совершение военного преступления, — резко бросил в ответ командир соединения, собирая папки с какими-то бумагами в портфель. Остатки от того, что сгорело недавно за зданием штаба в огромном костре, в котором полыхали журналы боевых действий и осмотров машин, листы приказов, личные дела персонала, технические руководства и многое другое. Самого полковника неожиданно вызвали в Берлин, к рейхсмаршалу, за окном уже стояла машина с заведенным мотором.
— Вы же знаете, что я прав! Остатки эскадрильи не остановят продвижение русских завтра, лишь отстрочат их появление под Берлином максимум на три дня! Демобилизуйте женщин и подростков. Иначе у Германии не останется никого, кто мог бы восстановить ее из руин в будущем! Все кончено, мы оба понимаем это. Дайте людям шанс вы… выжить! Дайте им во… возможность найти своих близких сейчас! Быть рядом с ро… родителями или де… детьми!
— Быть может, вы тоже желаете уехать сейчас в ваше поместье в Тюрингии к матери? — едко бросил полковник. — Отпустить и вас тоже, господин майор? Хотите домой?
Рихард мог бы ударить его тогда. Ярость, полыхающая в висках и позднее обернувшаяся дикой головной болью, требовала этого. И он еле сдержался, так сильно стиснув зубы, что еще некоторое время болела челюсть. Но он понимал, что тогда его отправят на гауптвахту, и будет закрыт завтрашний вылет, а этого ему совсем не хотелось сейчас.
— Нет, господин полковник, даже если бы я и хотел быть рядом с умирающей матерью сейчас, у меня есть долг перед моей страной. В отличие от мальчишек, которым вы задурманили разум пропагандистскими речами о бессмертии ариев и прочей ерунде, чтобы бросить их в ту бойню с янки, я понимал отчетливо, на что иду и зачем, когда писал заявление о возвращении в эскадрилью. А вы, господин полковник? Вы не желаете завтра вылететь с нами?
— Проклятье, фон Ренбек, вы же знаете, что я не могу!.. — проговорил, отводя взгляд в сторону, еле слышно после минутного молчания командир соединения, во время которого они так и буравили взглядами друг друга.
— Я так и думал, господин полковник, — так же тихо, но совсем с другими интонациями ответил Рихард и вышел вон, надеясь, что все-таки будет услышан, и женщин демобилизуют и отпустят по домам.
Откуда же Йонес знает об этом? Был ли слышен их разговор на повышенных тонах остальным, когда Рихард в очередной раз поддался эмоциям, не в силах контролировать их наплыв? Даже сейчас, в последние дни перед поражением, когда до сих пор могли расстрелять на месте на «пораженчество», это было очень опасно.
Но Йонас интересовался совсем с другими целями, как выяснилось. Он полез куда-то в карман рабочего комбинезона и достал мятую газетную вырезку.
— Вы говорили, что сейчас мы должны быть со своими родными. С детьми, — сказал механик, и пусть Рихард имел в виду несколько другое, он не стал его поправлять. — Во время налета на Дрезден моя Лотта пропала без вести вместе с моими родителями. Грета, моя жена, умерла в родах, и у меня были только они, понимаете? А потом я нашел это в одной из старых газет, когда мы базировались пару недель в Австрии, помните? Я не смогу попасть в Дрезден, если попаду в плен к русским или того хуже, понимаете?
Рихард понимал это, но никак не мог уловить суть того, что пытался донести до него взволнованный Йонас. И покорно взял в руки вырезку, которую механик протянул ему, словно та все могла объяснить сейчас. «Девочка Лотта из Берлина… найти по адресу… Спросить…или фройлян Хелену Хертц». Незамысловатые строки объявления, махом выбившие Рихарда из привычного состояния спокойствия и отстраненности.
Выкрашенные краской стены маленькой кухни квартиры четы Бретвиц. Кружевные занавески на окне, в которое он наблюдал тогда за прохожими на улице, не видя ни их, ни дома Берлина. Внимательный взгляд Удо, который он чувствовал спиной. Ощущение верности и одновременно неправильности пути, который он выбрал для себя перед тем, как пришел в эту квартирку в тот весенний день и положил на стол перед Удо фотографии Лены и пачку марок.
— Какую фамилию мне вписать в документы?
На мгновение поманило соблазном уже сейчас дать ей свою фамилию. «Хелена фон Ренбек» звучало так удивительно приятно для него.
Хелена фон Ренбек. Ленхен, его фея, его сокровище, его сердце…
— Хертц. Пусть будет Хелена Хертц…
А Йонас все говорил и говорил что-то, и монотонность звука его голоса вернула обратно, позволила снова собрать себя по кускам. Рихард даже разозлился, что не смог сразу взять себя в руки, и волнение все больше и больше захватывало его, вызывая нарушение речи, которое напоминало о том, что он совсем не такой как раньше. Оттого и заговорил резко, впоследствии коря себя за эту резкость:
— Здесь на… написано, что девочка из Б… Берлина, не из Дрездена, а и… имена ее родителей совсем д… другие. По-моему, вы за… зацепились за пустоту, Прагер. И я совсем не по… понимаю, чего вы хо… хотите сейчас от меня!
— Что мне делать, господин майор? Как поступить сейчас? — Йонас, в прошлом обычный малограмотный рабочий газового завода в Дрездена, казался растерянным, и Рихард не мог не ответить, как бы не хотелось сейчас просто захлопнуть «колпак», уходя от этого разговора и от звука своей несовершенной речи.
— Вы до… должны принять решение сами, Прагер. Если вы оставите ра… расположение части и будете пойманы по… после этого, вас рас… расстреляют как дезертира. Насколько мне известно, при… приказа для обслуживающего пер… персонала покидать базу не было, — он посмотрел пристально в глаза Йонаса, помолчал некоторое время и добавил. — Но с другой стороны — что де… делать на базе такому пер… персоналу, если ни одна машина не ве… вернется обратно? Ровным счетом ни… ничего. Поэтому хорошенько по… подумайте, примите решение сами и в любом случае бу… будьте осторожны. Прощайте, Прагер. Да хра… хранит вас Бог. И надеюсь, он по… поможет вам увидеть своих родных живыми и невредимыми.
Рихард действительно был уверен, что ни одна машина не вернется на базу. Не сейчас, когда русские уже были на подступах к Берлину, уже захватив столько земель Германии. Кто-то свернет с назначенного пути к русским переправам через Одер, которые по приказу были на этот раз наземными целями эскадрильи «смертников». Улетит на редкий аэродром, оставшийся под контролем Германии. Или вовсе перелетит на другие базы, уже захваченные томми или янки, чтобы сдаться в плен именно им. Кто-то повернет к родным домам, чтобы попытаться сесть в поле невредимым и встретить финал войны со своими родными. Лишь часть продолжит полет к Одеру, чтобы направить машины в пике на мосты и понтонные переправы. Но обратно на аэродром под Берлином определенно никто не вернется…
