Одного поля ягоды (ЛП) - "babylonsheep"

…Чтобы получить обмен или возврат средств, присылайте копии своих забронированных маршрутов на совиный адрес ниже.

Отдел приносит извинения за причинённые вам неудобства.

Это был перечень крупных городов в Центральной и Восточной Европе, и он был спрятан на странице девять посреди статьи о навязчивых фейерверках, запущенных зрителями на последнем матче по квиддичу между «Кенмарскими коршунами» и «Уимбурнскими осами», что привело к штрафам за любые последующие случаи и отчёту о ремонте крыла в больнице Святого Мунго.

Гермиона показывала Тому расхождения между магловскими и волшебными газетами в воскресенье в библиотеке, пока они подписывали схемы для задания по травологии.

— Это напоминает мне французских аристократов, — заметила Гермиона. — Они сидят в своих башнях, и едят пирожные, и устраивают балы-маскарады, пока однажды крестьяне не постучатся в их дверь.

— Поэтому они изобрели рвы, — сказал Том, не поднимая головы от иллюстрированного справочника подвидов каракатицы. — А раз среднестатистический волшебник может увернуться от горящего кола, то гильотина не доставит ему никаких хлопот.

Гермиона не стала комментировать, что привидению башни Гриффиндора, сэру Николасу де Мимси-Дельфингтону, оказалось не так просто избежать гильотины. Она знала, что Том скажет, что он сам в этом виноват, и это результат его некомпетентности. Ну какой волшебник позволит, чтобы его арестовали и разоружили маглы? Однозначно неумелый, а значит, его смерть не была потерей для волшебного сообщества.

Она представляла, как самодоволен Том от того, что призрак Слизерина, по слухам, сам лишил себя жизни. Том не станет обращать внимания на мотивы поступка и сразу перейдёт к тому, что призрак его факультета погиб от руки волшебника. Поскольку волшебником, о котором шла речь, был сам барон, а его смерть наступила по его собственной прерогативе, а не по чьей-либо ещё, то в целом это был гораздо более достойный конец, чем смерть от руки магла.

Гермиона считала, что у Тома был очень нездоровый взгляд на смерть и смертность, помимо его огромного недостатка восприимчивости к чувствам других людей. Она отмечала это раз или два в своих письмах, но Том сказал, что это были его искренние убеждения, и он не считает, что ему надо скрывать их. Он уважал её мнение, но почему она не может оказать ему чести проявить уважение и к его? Она не уважала его? Неужели она отвергала его убеждения, как это делали христианские миссионеры в Папуа, на Цейлоне и в Тонге, потому что, выросшие в кирпичных домах, — а не в общинных домиках, пальмовых хижинах или сиротских приютах, — они по своей природе знали всё лучше других?

Она не знала, что ответить на это, поэтому она ничего не сказала.

Когда Том говорил с ней через слова на бумаге, он был убедителен лишь потому, что выстраивал фундамент резонных замечаний. Но в жизни в свои самые страстные и убедительные моменты он даже не нуждался в этой прослойке резонности.

— Я не понимаю, почему ты не переживаешь из-за этого, — сказала Гермиона, царапая пером пергамент сильнее, чем требовалось. — Им раздали противогазы и эвакуировали половину детей из Лондона.

— Всё просто, — ответил Том. — Мы же не в Лондоне, разве нет? Никто в Хогвартсе не переживает, потому что все знают, что это самое безопасное место в Британии.

— Мы не проведём в Хогвартсе весь год, — заметила Гермиона. — Мама говорит, что хочет, чтобы я осталась тут на Рождество, потому что здесь безопаснее, чем в городе, и к тому же с нового года введут талоны. Но учителя не дадут нам остаться тут на лето, поэтому нам придётся вернуться в Лондон, неважно, что там будет происходить. И… И ты даже ни капельки не беспокоишься!

— Я всегда знал, что вернусь, — сказал Том, — я ничего не могу с этим поделать, — он наклонился вперёд в своём кресле, постукивая кончиком пера над бутылочкой чернил, чтобы стряхнуть лишние капли. — Понимаешь, Гермиона, как я уже говорил, приют Вула — это Ад на Земле. Перенеси ад на поле боя… Ну, ад остаётся адом, не так ли? Лишь одним уровнем ниже, если послушать Данте по этому вопросу. И в чём будет разница, когда к этому придёт? Больше сирот, меньше еды, никакого электричества и иприт{?}[Он же горчичный газ. Отравляющее боевое вещество, вызывающее нарывы на коже. впервые был применён немецкими войсками против английских в 1917 во время Первой мировой] на сдачу. Я всё это уже видел, ну, кроме иприта, разумеется. К счастью, я слышал, что каждому положен бесплатный противогаз.

У Гермионы упала челюсть:

— Я буду считать, что твоё безразличие — это стратегия выживания. Правда, не очень хорошая. Я не рассчитываю, что ты из тех, кто будет рыдать, но я никогда не стану осуждать тебя за это — каждому иногда надо хорошо выплакаться, — она прочистила горло, не обращая внимания на раздражённый вид Тома, и продолжила: — Но ты прав. Если моей семье надо переживать о талонах, то твои условия будут ещё хуже. Мне надо подумать, как это исправить…

— Ты собираешься разгромить Германию и закончить войну? — с недоверием спросил Том.

— Нет, — сказала Гермиона. — Я собираюсь придумать что-то, чтобы сделать наше лето лучше или хотя бы безопаснее, если мы не сможем остаться в Хогвартсе или использовать магию без угрозы отчисления. Мама говорит, если в Лондоне будет слишком небезопасно, нас соберут и эвакуируют в деревню. А если мы всё время будем вне Лондона, то не только не сможем видеться друг с другом, но и не сможем поехать в Косой переулок, и тогда мы начнём факультативы третьего курса без учебников!

Гермиона практически задыхалась в конце. Она всегда, всегда начинала новый учебный год со свежими знаниями из всех заданных учебных материалов в голове. Сделать по-другому было равносильно прийти на урок неподготовленной. Это было немыслимо. Она не приходила на занятия без бумаги и ручки. Гермиона Грейнджер никогда не шла на урок, будучи не в состоянии вспомнить содержание школьного учебника и открыть нужную страничку, стоит только увидеть название темы на доске.

(Тома забавляли маниакальные учебные привычки Гермионы, и он не раз называл её педантом. Гермиона не понимала методов занятий Тома: он ходил кругами, запоминая основные мысли лекций, пока его самопишущее перо набрасывало заметки его потока сознания. Он едва ли делал записи на занятиях, и, когда она смотрела через его плечо, в основном это были сокращения и отсылки к книгам и авторам вне списка дополнительного чтения от преподавателей.)

— Тогда что ты собираешься делать? — спросил Том, с интересом подняв брови.

— Я попрошу маму придумать, куда тебя поселить вне приюта, — твёрдо сказала Гермиона, не зная, как ей это удастся, но понимая, что, если Том пострадает, или его раздавит насмерть в переполненном бомбоубежище, она никогда себе этого не простит.

— Господи Боже, ты же не заставишь свою семью меня усыновить? — сказал Том, на его лице промелькнуло отвращение, но затем он сгладил его. — Я не нуждаюсь в семье, даже ради удобства.

— Чтоб ты знал, моя семья — замечательные люди! — сказала Гермиона, но не без толики желчи. — Мой отец считает, что у тебя светлый ум и хорошие перспективы, а моя мать… Ну, она нечасто говорит о тебе, но я никогда не слышала от неё ничего плохого. Ты им нравишься. Если бы ты не был волшебником, я уверена, они бы оплатили тебе учёбу в хорошем университете. Папа был впечатлён, когда я объяснила ему, зачем мне нужны его книги по латыни, — Гермиона остановилась на секунду, думая о последствиях. — И вообще, — она добавила, — мне кажется, «Том Грейнджер» — красивое имя. Оно тебе идёт.

Том закатил глаза:

— Ровно настолько, насколько тебе идёт «Гермиона Риддл».

— Тогда «Том Риддл-Грейнджер», — сказала Гермиона, улыбаясь.

Он состроил гримасу:

— У тебя ещё остались какие-то ужасные варианты, чтобы подкрепить свою веру в то, что члены семьи должны носить одну фамилию? Тогда попробуй повторить «Гермиона Грейнджер-Риддл» вслух три раза, прежде чем раскрыть рот.

— Думаю, маму хватит сердечный удар, — сказала она. — Но этот дефис, по крайней мере, придаёт аристократичное звучание.