Дарлин Гарднер - Сердца пламень жгучий
Сьюзи молча схватила Тиффани за руку и потащила к скамейке, под сень огромного вяза.
— Сядь, — строго приказала она, — и рассказывай, что произошло.
Через пятнадцать минут Сьюзи глубоко вдохнула и с шумом выдохнула.
— Давай разберемся, правильно ли я поняла, — проговорила она. — Ты рассердилась на Шанса за то, что он адвокат и одевается в дорогие костюмы.
Тиффани затрясла головой:
— Я рассердилась на него за то, что он солгал мне.
— В чем он тебе солгал?
— Он никогда не был простым бродягой.
— Но мне показалось, что ему все это очень нравилось. Или я не права?
Тиффани нахмурилась — действительно, ей тоже так показалось. Он радовался, словно никогда в жизни не работал адвокатом и не носил дорогих костюмов.
— Не в этом дело, — упрямо возразила она, — он все равно солгал. Солгал, промолчав. У него была куча возможностей рассказать мне все о себе, но он не воспользовался ни одной.
— Извините, леди, — послышался над ними мужской голос, — не найдется ли у вас для меня мелочи?
Тиффани подняла глаза и вздрогнула: мужчина был зеленого цвета, белыми оставались только белки глаз, и на нем не было ничего, кроме плавок. Наверное, зеленая краска греет, подумала Тиффани. Она уже приготовилась достать кошелек, но парень поднял руку:
— Один момент, я не попрошайка.
Он поднес к губам гармонику и заиграл знакомый ирландский напев. Тиффани невольно откинулась на спинку скамьи.
— Здорово! — воскликнула Сьюзи, когда он закончил, и захлопала в ладоши. — Но ведь День святого Патрика уже прошел.
— Я знаю. — Парень сунул деньги в кармашек плавок. — Но всегда приятно продлить удовольствие.
Он ушел, наигрывая на гармонике. Глядя ему вслед, Сьюзи смеялась, а Тиффани вздохнула с облегчением.
— Он тебе не понравился? — спросила Сьюзи.
— Да что ты! Такой голый и зеленый, да еще на гармонике играет.
Сьюзи задумалась.
— Помнишь, я говорила тебе, что нравы дикой Саванны будут тебе не по вкусу? — спросила она. Тиффани кивнула. — Ты тогда притворилась, сказав, что это неправда. Так и сейчас ты сказала неправду — он тебе понравился.
— Ну и что! — фыркнула Тиффани. — В Вашингтоне я тоже притворяюсь, что мне нравится жить в столице и работать лоббистом.
— Вот именно.
Тиффани почувствовала, что у нее заболела голова.
— Не понимаю, к чему ты клонишь.
— Я тоже не понимаю, — пожала плечами Сьюзи. — Я никогда не была особенно проницательной, но мне кажется, твое притворство должно что-то означать.
Она поднялась со скамейки.
— Ты сиди, а я сбегаю в офис. Наслаждайся парком, сегодня твой последний день в Саванне.
Сьюзи послала подруге воздушный поцелуй, и Тиффани осталась одна наедине со своими беспокойными мыслями.
Прошел День святого Патрика, и город вернулся к своей обычной жизни. Сьюзи права, ей больше нравилась консервативная спокойная Саванна, хотя она и притворялась, что предпочитает шум и безумное веселье.
Все притворяются время от времени, она же занимается этим всю жизнь. Тогда почему она так рассердилась на Шанса, и почему решила, что выдуманный ею и представленный им образ — идеал?
Она прогнала единственного человека на свете, в чьих объятиях чувствовала себя так уютно.
Как она могла совершить такую глупость — отпустить любимого, даже не поборовшись за него?!
Она вскочила со скамейки и бросилась к дому, отчаянно надеясь, что еще не слишком поздно. Мимо прошли два бизнесмена в деловых костюмах. Тиффани вздрогнула — неужели придется вернуться к прежней жизни? Однако оставаться в Саванне тоже не имело смысла, если Шанс не простит ее.
Ради него она уже была готова на все — даже на сбор средств в пользу его политической партии где-нибудь в соответствующем месте, среди сплошных «надутых пузырей».
Она наконец поняла, что главное в человеке не костюм, а сердце.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Шанс шел, глядя прямо перед собой, — ему казалось, что весь аэропорт смотрит на него. Наконец он скосил глаза и понял, что никто не обращает на него никакого внимания. Он с облегчением вздохнул.
Этого следовало ожидать. Саванна, добрый южный город, славилась тем, что там жили люди с хорошими манерами.
— Ты шутишь! — услышал он за спиной голос и, повернувшись, увидел пожилую женщину, которая только что вышла из сувенирной лавки. Она была похожа на его мать, только без судейской мантии.
— «Поцелуй меня по-ирландски», — прочла она надпись на его ядовито-зеленой рубашке, откинула голову назад и засмеялась. — Такой красивый парень и не мог выдумать чего-нибудь пооригинальнее? И как, помогает?
Шанс криво усмехнулся — вот они, воспитанные люди…
Наверное, она туристка.
— Один раз помогло, — ответил он.
— Тогда тебе, негоднику, крупно повезло, — фыркнула женщина и пошла своей дорогой.
Шанс остановился в растерянности. Он снова надел эту смешную рубашку, чтобы доказать Тиффани, что может быть таким, каким она хотела его видеть. Но ведь он адвокат! И ему нравится быть адвокатом! И носить красивые костюмы ему тоже нравится!
Неужели он просчитался и весь этот спектакль для Тиффани ничего не стоит — ему никогда не стать простым свойским парнем?
Шанс поднял глаза к небу, словно ожидая ответа, но над ним был лишь потолок.
Боже, дай мне какой-нибудь знак, попросил он, и в следующий миг увидел брюнетку, которая торопливо шла по залу. На ней был роскошный костюм глубокого синего цвета, который создавал имидж избранности и элитарности.
Тиффани!
Вот он и получил ответы на все свои вопросы. Он должен быть с Тиффани, и для этого готов совершить невозможное.
Хорошо, что она поспешила, думала Тиффани, иначе она бы не успела на этот рейс и пришлось бы ждать еще двенадцать часов, чтобы извиниться перед Шансом.
Двенадцать часов! Да это целая вечность!
Она не могла дождаться, когда наконец окажется в Вашингтоне. В конторе конгрессмена Грили ей дали адрес офиса Шанса — она поедет туда прямо из аэропорта.
Когда она доберется до Вашингтона, будет совсем темно, но большинство адвокатов засиживаются в конторах допоздна. Не хотелось бы, конечно, чтобы Шанс оказался трудоголиком, но в данном случае это было бы ей на руку.
Увидев Шанса посреди аэровокзала в рубашке со знакомой надписью «Поцелуй меня по-ирландски», Тиффани решила, что у нее начались галлюцинации. Она даже хотела отмахнуться от этого наваждения, но «наваждение» окликнуло ее:
— Тиффани!
Она остановилась так резко, что едва не упала. Миражи не умеют разговаривать. Она поморгала, но видение не исчезло. Сердце у нее часто забилось.
