Джоржетт Хейер - Черная моль
— Но, Майлз, это просто ужасно! Ведь тебя могли убить! И ты мне ничего не сказал! Как чудовищно подло с твоей стороны!
— Погоди, Молли. Ну как я мог сказать тебе, когда ты крепко спала? Может, помолчишь немного, а?
Она послушно кивнула, и на щеках ее снова появились ямочки от улыбки.
— Так вот, как я уже говорил, там, на дороге, стоял человек и целился в меня из пистолета. Но поверишь ли, дорогая, пистолет у него оказался пуст… Как, впрочем, и мой собственный, — тут он весь так и затрясся от смеха. — Господи, Молли, в том-то вся и штука! Я держал пистолет в руке, зная, что он не заряжен. И ломал голову, что же, черт побери… извини! случится дальше, когда вдруг мне пришла в голову мысль, что можно попробовать блефануть. И тут я заорал, что пистолет у него не заряжен, чем совершенно сбил его с толку! Ему и в голову не пришло спросить, откуда, черт побери, мне это известно! Он просто бросил его на дорогу. А туточки…
— Майлз, прошу, оставь свои дурацкие ирландские словечки!
— Никогда не говори так, дорогая. Ладно, после этого все было очень просто и милорд мне сдался. Протянул мне руки, чтобы связать… Тут-то я и удивился, Молли. Увидел, что слишком уж они у него белые и нежные для обычного разбойника. Ну, тут я и припер его, что называется, к стенке…
— Так это был джентльмен в гриме! Ах, Майлз, как романтично!
— Не будешь ли столь любезна придержать свой язык, звездочка моя, и не портить мой рассказ?
— Ах, прости, умоляю! Обещаю, что буду умницей!
— Так вот, тут он весь так и задрожал. Мало того, дорогая, я слышал, как он говорил со своей кобылой, и голос у него при этом был самый что ни на есть джентльменский. Ах, Молли, видела бы ты эту кобылу! Самая славная…
— Да Бог с ней, с кобылой, дорогой! Я вся так и горю нетерпением услышать дальше про этого джентльмена-разбойника!
— Хорошо, любовь моя. Так вот, кобыла была просто замечательная… И когда я услышал, как он с ней говорит, меня словно молнией пронзило. Мне показалось, что я знаю его… Ну, погоди же, Молли! — он зажал ладонью рот жене, в глазах его так и плясали огоньки. — Но только я никак не мог вспомнить, где же слышал этот голос, ведь он произнес всего одно слово, понимаешь… А когда я ухватил его за запястье, тут снова показалось, что человек знакомый. И все никак не мог вспомнить. А потом влез с ним в карету…
— Как легкомысленно с твоей стороны! Ведь он мог…
— Ну, погоди же! Так вот, влез я в карету и все пытался распознать, кто же он такой, но ничего не вышло. А когда сказал, что назавтра он должен предстать передо мной, тут этот разбойник вдруг так и покатился со смеху, а я ну никак в толк не мог взять, с чего это он. И ни одного слова, кроме как: «Да, сэр» и «Нет, сэр», вытянуть из него не удалось. Однако я все же чувствовал, что он джентльмен, а потому…
Тут она страстно приникла к нему.
— Майлз, дорогой! Ты его освободил, да?
— О чем ты, девочка? Как я мог? Я же мировой судья, разве не так? Просто я велел своим людям не надевать на него наручники.
— О, а я так надеялась, что ты его отпустишь!.. А если б точно знал, что он джентльмен, отпустил бы?
— Нет, звездочка моя. Я бы отправил его в кутузку, ждать слушаний.
— Тогда ты очень злой и жестокий человек.
— Но, дорогая…
— И еще я хочу слезть с твоего колена.
Он еще крепче прижал жену к себе.
— Посмотрим, что можно сделать для твоего протеже, Молли. И не забывай, ведь он хотел убить твоего единственного муженька! — сощурив глаза, он наблюдал за эффектом, который произвела эта последняя фраза.
Но миледи была не из тех, кто легко сдается.
— Незаряженным пистолетом? Да Бог с тобой, Майлз! А можно, я спрячусь где-нибудь за шторкой, пока ты будешь его допрашивать?
— Нет, нельзя.
— Но мне так хочется его видеть!
О’Хара лишь покачал головой с видом непоколебимой решимости, которая была столь хорошо известна его супруге. Сколь бы ни казался порой мягок и добродушен ее муж, наступали моменты, когда его нельзя было пронять ничем. А потому, туманно намекнув, что уж она-то сумеет оказаться ближе, чем он рассчитывал, миледи оставила уговоры и отправилась в детскую, взглянуть на юного мастера Дейвида.
Сидя в камере, Карстерс какое-то время ломал голову над тем, как же отсюда выбраться, но так ничего и не придумал. О, если бы только то был не Майзл!.. Вряд ли ему позволят оставить на лице маску, а она была единственным способом сохранить инкогнито. Оставалось лишь молиться, что волею милостивого провидения О’Хара или не узнает его, или же, по крайней мере, притворится, что не узнал. Решив, что ничего более он предпринять не в силах, Карстерс улегся на чрезвычайно жесткую койку и уснул крепким сном праведника.
Наутро после долгого, уснащенного самыми цветистыми выражениями спора по поводу маски с начальником тюрьмы, его с триумфом сопроводили к дому судьи.
Когда маленькая кавалькада подъехала к ступеням, ведущим к парадному входу, из двери весело выпорхнула миледи О’Хара с корзинкой и ножницами, напевая какой-то мотивчик. Но при виде разбойника мелодия тут же оборвалась, а красные губки протянули нечто вроде долгого и почти бездыханного: «О-о!..» Она так и застыла на верхней ступеньке, не сводя глаз с милорда. Два охранника, став по обеим сторонам, позволили ей пройти, а навстречу ей по лестнице взлетела и радостно закружилась борзая. Миледи, потеряв равновесие, пошатнулась, корзинка выпала из рук, ножка ступила мимо, и она покатилась вниз. Однако не успел никто и глазом моргнуть, как Карстерс ринулся к ней и подхватил в объятия. И осторожно поставил на землю.
— Надеюсь, вы не ушиблись, мадам? — спросил он и, подобрав корзинку, протянул ей.
Молли приняла ее с улыбкой.
— Благодарю вас, сэр, ни чуточки! Хотя, боюсь, могла бы получить серьезные увечья, не окажись вы столь проворны и не поспеши мне на помощь. Очень любезно с вашей стороны! — и она протянула ему маленькую ручку, а сама так и пожирала его глазами.
Секунду милорд колебался, затем, сорвав с головы шляпу, низко склонился над ручкой.
— Сущие пустяки, мадам, — пробормотал он своим собственным интеллигентным голосом. — Молю, выбросите все это из головы! — он выпрямился. Тут к нему подошел охранник и он снова надел шляпу.
Отступив, леди О’Хара смотрела, как они исчезают за дверью дома. Щечки ее раскраснелись, глаза блестели подозрительно ярко. Внезапно, решительно тряхнув своей хорошенькой головкой, она отбросила корзину, торопливо пересекла лужайку и вошла в дом со стороны крыла, через низкое французское окно.
Милорда провели в библиотеку, где уже ждал его О’Хара. Карстерс шагнул к нему — руки глубоко в карманах, шляпа на голове.
