Аманда Маккейб - Завоёванная любовь
— Ты не можешь покинуть Бат из-за прелестной синьорины Чейз!
— Оставь ее в покое! — прорычал Марко. — Она не имеет к делу отношения.
— Кажется, имеет. Нам все известно о ее семье, о том, как они вмешиваются в дела, которые их не касаются, например в Санта-Лючии.
— Неправда. Они интересуются лишь предметами старины, как и все ученые.
— Они, как все остальные, интересуются тем, как их похитить. А теперь ты волочишься за этой puttana[8]…
Послышался шум падающего тела, и Талия поспешно отступила назад.
— Я сказал, что она не имеет к этому отношения. Но если ты осмелишься к ней приблизиться, берегись.
Дверь вдруг распахнулась, Талия едва успела отшатнуться в тень, когда из номеpa вылетел синьор де Лукка, его золотые кудри были взлохмачены, на щеке был виден свежий кровоподтек.
— Я не уеду отсюда, пока ты не опомнишься, Марко, и, если ты не с нами — ты наш враг.
— Я не враг вам. — Марко появился на пороге. — Но если ты приблизишься к кому-то из Чейзов, станешь моим врагом.
Бормоча ругательства, Доменико бросился прочь и скоро исчез, а Марко захлопнул дверь.
Она замерла в наступившей тишине. Что происходит? Она испытывала сильное волнение. Вот она — настоящая жизнь, полная приключений, и почему Клио отстранила ее от всего этого?
Она подошла к двери и тихо постучала.
Марко распахнул дверь:
— Доменико, я уже сказал…
Она проскользнула мимо него, прежде чем он успел опомниться, сняла шапку, и распущенные волосы упали на плечи.
— Талия, я опасался, что ты попытаешься. Ты слишком увлеклась театральными представлениями.
— Моя сестра тоже так считает. Это Доменико де Лукка выскочил отсюда? Чего он хотел?
— Лучше спросить — чего ты хочешь? Разве воспитанная английская леди может вести себя подобным образом?
Она прижалась спиной к двери, скрестив руки на груди.
— Вам наверняка известно, граф, что я не обычная английская леди.
— Я знаю это, Талия, но еще не понял, что тебя заставляет так поступать. Ты для меня — загадка.
— А ты — еще большая загадка для меня.
Он с невозмутимым видом стоял перед ней в тонкой рубашке, с развязанным галстуком, и волосы блестящей черной волной падали ему на лоб. Словно каждую ночь ему приходилось драться с товарищем, а потом обнаружить под своей дверью леди в бриджах.
Да, она понимала, что поступает неразумно. Но все отступало перед желанием его видеть, быть с ним. Даже несмотря на только что подслушанный разговор, подтверждающий, что граф втянут в опасную игру. Только бы почувствовать себя еще раз в его крепких объятиях, поцеловать ямочку на щеке.
— Я такая, какой создала меня природа. Если бы я сидела за вышиванием целыми днями, то пропустила бы самое интересное на свете. А так как мне никто не собирается ничего рассказывать — приходится самой все узнавать.
Он приподнял темную бровь:
— И что ты обнаружила сегодня ночью, mia?
— Ничего особенного. Пока.
Она сделала шаг ему навстречу, потом еще один и, наконец, взяла его руки в свои и крепко сжала. Мигающий свет свечи за спиной графа очерчивал его фигуру, он застыл, как будто ожидая, что она сделает дальше.
Она и сама не знала. Не была так уверена в себе, как хотела казаться. И действовала инстинктивно, как подсказывало сердце. Привстав на цыпочки, прижалась губами к его губам, потом мелкими поцелуями осыпала лицо, шею…
— Maledetto, — пробормотал он и, схватив ее в объятия, приподнял.
Долгожданный поцелуй, которого она так жаждала, длился, казалось, целую вечность. Она не знала, чем все кончится, когда шла сюда ночью. Теперь знала. Она хочет Марко. Она любит его и хочет отдать ему себя полностью. Ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Только это мгновение. Марко и Талия вместе и навсегда.
Она сняла с него галстук, сбросила его на пол, поцеловала грудь в прорези рубашки.
— Талия, — пробормотал он, зарывшись в ее волосах лицом, — ты убиваешь меня, bella, мы не должны этого делать.
— Не должны. — И она еще сильнее прижалась к нему, чувствуя теперь неопровержимое доказательство его ответного желания, скрыть это было не в его силах.
— Но кажется, у нас уже нет выбора? Она покачала головой:
— Момент упущен, вернуться назад невозможно.
— Талия, — хрипло рассмеялся он, — я сопротивлялся как мог…
И она вновь прижалась к его губам, заставляя замолчать. Он ответил, и теперь в этом поцелуе не было ни нежности, ни раздумий — лишь неприкрытое желание быть еще ближе, слиться в одно целое, отчаянное и дикое, первобытное желание обладания. Не прерывая поцелуя, он опустил ее на постель, и она потянула его за собой, не отпуская, не давая встать, обвив его ногами. Почувствовав, как его губы заскользили по ее щеке, шее, вздрогнула и одним движением сняла с него расстегнутую рубашку и отбросила прочь.
Откинув назад голову, взглянула на его освещенное тусклым светом свечи лицо. Потом прижалась губами к тому месту, где билось сердце в унисон с ее собственным. Он пробормотал что-то и вдруг вскочил с постели. Она успела протестующе вскрикнуть, думая, что он убегает от нее, но тут же умолкла, когда он, встав на колени, начал снимать с нее башмаки, потом чулки, покрывая поцелуями каждый сантиметр ее тела, снял с нее остальную одежду. И вот совсем как в его мечтах, она лежала перед ним полностью обнаженная, с рассыпавшимися по плечам белокурыми волосами.
Внезапно почувствовав стыд, она попыталась закрыться, но он не дал, мягко отведя ее руки. И стал целовать шею, плечи, опускаясь все ниже, и она не могла скрыть нетерпеливых стонов, не в силах выносить мучительные ласки, пока он не остановился. И тогда запротестовала:
— О нет, нет…
Но он никуда не уходил. Она увидела, как он раздвигает ее бедра, наклоняется, и изогнулась дугой навстречу ему. Новое ощущение было восхитительным, но теперь она жаждала большего.
Она сжала его запястье, останавливая.
— Ты уверена, cara? — Голос звучал глухо. — Если мы пойдем дальше, я уже не смогу остановиться.
— Я и не хочу, чтобы ты останавливался, Марко. Прошу тебя…
Он приподнялся, прижался к ней и прошептал:
— Тогда прости меня, обещаю тебе, постараюсь, чтобы тебе не было больно…
Больно? Она не могла представить, как может быть больно, если испытываешь такое блаженство.
— А теперь обними меня как можно крепче. — И он приподнялся на руках, потом медленно стал опускаться; и она вдруг поняла, что он делает, она видела это на старинных рисунках, на греческих вазах. И вдруг вскрикнула от внезапной острой боли. — Прости, прости. — Он остановился, замер.
