Джейн Остин - Гордость и предубеждение
Низко поклонившись, он покинул Элизабет, чтобы совершить нападение на мистера Дарси, реакцию которого на авансы мистера Коллинза она наблюдала с оживленным интересом и которого явно ошеломило такое обращение. Свою речь ее кузен произнес после низкого поклона, и хотя Элизабет не услышала ни единого слова, ей все равно казалось, что она слышала весь их разговор, по движению его губ разобрала слова «извинения», «Гансфорд» и «леди Кэтрин де Бург». Ей противно было наблюдать, как он рассыпался в любезностях перед таким недостойным человеком. Мистер Дарси смотрел на ее кузена с нескрываемым удивлением, а когда мистер Коллинз наконец дал ему возможность открыть рот, то ответ его был вежливым и сдержанным. Однако это не раззадорило мистера Коллинза продолжать разговор, и во время его второй речи было видно, что чем дольше он говорил, тем сильнее становилось отвращение мистера Дарси, а в конце его он лишь едва заметно поклонился и пошел в другую сторону. После этого мистер Коллинз вернулся к Элизабет.
– Уверяю вас, – сказал он, – что у меня нет никакой причины быть недовольным тем, как он ко мне отнесся. Кажется, мистеру Дарси очень понравилось проявленное мной внимание. Его ответ был крайне дружелюбным, и он даже сделал мне комплимент, сказав, что вполне доверяет умению леди Кэтрин разбираться в людях и потому уверен, что она никогда не будет оказывать услуги людям недостойным. Это он хорошо выразился, ничего не скажешь. А в целом он мне очень понравился.
Поскольку Элизабет больше не могла преследовать собственный интерес, то почти все свое внимание она сосредоточила на сестре и мистере Бингли, а порожденный наблюдением ряд приятных соображений дал ей возможность чувствовать себя почти такой же счастливой, как и Джейн. Она представила ее хозяйкой этого же дома; настолько счастливой, насколько это возможно в браке, порожденном искренней любовью. При таких обстоятельствах Элизабет даже готова была полюбить обеих сестер мистера Бингли. Ей совсем нетрудно было догадаться, что мысли ее матери неслись в том же направлении, поэтому она решила к ней не подходить, чтобы та случайно не ляпнула лишнего. Но когда все сели ужинать, как назло оказалось, что они с матерью оказались почти рядом друг с другом. Их разделял только один человек, и Элизабет раздраженно слушала, как с этой личностью (с леди Лукас) ее мать только и говорила – свободно и откровенно, – о своих надеждах на скорое бракосочетание Джейн с мистером Бингли. Это была тема, которая возбуждала воображение, и миссис Беннет непрестанно перечисляла ожидаемые выгоды такого брака. Сначала она выразила свою радость по поводу того, что мистер Бингли – очаровательный молодой человек, и он так богат, и живет он всего в трех милях от них; потом рассказывала, как приятно ей осознавать, что двум сестрам Бингли очень нравится Джейн, а также быть уверенной, что они желают этого брака не менее, чем она сама. Кроме того, удачный брак Джейн станет многообещающей перспективой для ее младших сестер, потому что он даст им возможность общаться с другими богатыми мужчинами; и наконец, в ее возрасте так приятно будет иметь возможность вверить своих еще незамужних дочерей заботам их старшей сестры, а самой не принуждать себя и бывать на людях столько, сколько ей нравится. Выход в свет надо сделать делом, зависимым от желания, а пока он является требованием этикета. Но найдется ли человек с еще меньшей, чем у миссис Беннет, склонностью довольствоваться сидением дома в любой период своей жизни?! В заключение мать пожелала миссис Лукас, чтобы ей так же повезло, хотя видно было, что мысленно она триумфально отвергает любую возможность такого события.
И напрасно Элизабет пыталась преградить быстрый поток слов матери или уговорить его выражать свою радость не таким громким шепотом; с невыразимой досадой заметила она, что почти все сказанное услышал мистер Дарси, который сидел рядом с ними. Но мать только вычитала ее за такую глупость и ответила:
– Извини, а кто такой мистер Дарси для меня, чтобы я его боялась? Чего это мы должны обращаться с ним так вежливо, чтобы даже не иметь возможности говорить то, что ему может не понравиться?
– Ради Бога, госпожа, говорите тише! Какой вам смысл оскорблять мистера Дарси? Если вы так поступите, то его приятель будет о вас не лучшего мнения.
Однако все, что она говорила, было напрасно. Ее мать продолжала говорить таким же хорошо слышным тоном. Элизабет то и дело краснела от стыда и раздражения. Она не могла слишком часто поглядывать на мистера Дарси, но все равно каждый взгляд убеждал ее в том, что произошло именно то, чего она боялась: он не часто поглядывал в сторону ее матери, но видно было, что все его внимание приковано к ней. Выражение его лица медленно менялось от возмущения и презрения до непоколебимой и сдержанной солидности.
Но вот наконец миссис Беннет выговорилась, и леди Лукас, которая уже давно зевала, уставшая от непрерывных рассказов о предстоящих брачных удовольствиях, которые явно не угрожали ее дочери, смогла, наконец, с удовольствием приступить к поглощению холодной ветчины и курицы. Элизабет начала медленно отходить. Но спокойная пауза длилась недолго, потому что по окончании ужина заговорили о музыке и пении, и она с ужасом увидела, что Мэри – после непродолжительных уговоров – собирается порадовать компанию. Частыми красноречивыми взглядами и знаками Элизабет попыталась предотвратить проявления такой услужливости, но тщетно – Мэри сделала вид, что не поняла их. Она была в восторге от такой возможности продемонстрировать свое исполнительское умение и поэтому начала петь. Элизабет, не отводя глаз, наблюдала за ней с крайне болезненными чувствами; прослушав несколько куплетов, она с нетерпением ждала окончания песни, но напрасно – Мэри, расценив одобрительные возгласы присутствующих в качестве поощрения, после непродолжительной паузы начала петь снова. Способности Мэри явно были недостаточными для такого выступления: у нее был слабый голос и неестественно чопорный стиль исполнения. Элизабет готова была умереть от стыда. Она посмотрела на Джейн, чтобы понять, как та переносит такую муку, но сестра ее спокойно разговаривала с Бингли. Тогда она посмотрела на двух его сестер и увидела, что те делают друг другу насмешливые знаки. Затем Элизабет перевела взгляд на Дарси, однако выражение его лица оставалось проникновенным – серьезным и важным. Она посмотрела на своего отца, умоляя, чтобы тот вмешался, потому что Мэри могла так петь всю ночь. Он понял намек, и, когда Мэри закончила вторую песню, громко сказал:
– Наверное, этого достаточно, дитя мое. Ты выступала просто прекрасно и утешала нас своим пением достаточно долго. Пусть теперь другие девушки поют.
