Оливия Клеймор - Французская Мессалина
Мари-Жанна поняла, что сие неизбежно и уступила.
– Хорошо, только давай углубимся в лес…
Прелестница сама взяла за руку любовника и увлекла в глубь рощицы. Она осмотрелась вокруг и поняла, что заниматься любовью придётся стоя.
– Прошу тебя, аккуратнее с платьем…
Блез тотчас повернул к себе Мари-Жанну спиной, слегка нагнул её вперёд и задрал пышную юбку платья, спустил с неё панталоны из тончайшего батиста и, увидев её аппетитную розовую попку, окончательно потерял над собой контроль.
Он спустил свои панталоны и слишком быстро вошёл в лоно любовницы, та вскрикнула от боли.
– Блез! Ты действуешь, как мужлан!
– Возможно, дорогая… Но это всё от желания, внезапно охватившего меня…
Блез быстро двигался. Шляпка Мари-Жанны сбилась на бок.
Мари-Жанна почувствовала себя плохо: она не получала от такого скоропалительного вульгарного соития ни малейшего удовлетворения, ощутив себя последней пастушкой.
Наконец Блез застонал от удовольствия, и Мари-Жанна ощутила, как его сперма орошает её плоть…
Ламэ тяжело дышал, его орган любви потерял упругость, но не желал покидать уютное местечко между ног любовницы. Он прижал женщину к себе, гладил её бёдра, ягодицы, не переставая целовать в шею.
Мари-Жанна несколько смягчилась после тех неприятных ощущений, виновником которых был её любовник.
Наконец Блез надел панталоны и отстранился от любовницы. Та, понимая, что игры закончены, поправила бельё, одёрнула юбку, тщательно расправив складки, и занялась шляпкой, которая окончательно сбилась на правую сторону и свисала, касаясь плеча.
* * *Блез вышел из леса под руку с Мари-Жанной, все поняли, что произошло между ними, но как воспитанные люди, не подали ни малейшего вида.
– Прошу к столу, – сказала Франсуаза. – Мы ждали только вас.
Блез жадно накинулся на еду, запивая её вином. Мари-Жанна лишь слегка надкусила ветчину с зеленью и выпила воды. Мужчины, наконец, насытились и, как и полагается, завели речь о политике: уж больно их интересовали отношения Франции с Австрией и с Испанией. Женщин охватила скука.
Аньез и Франсуаза решили немного пройтись по полянке. Мари-Жанна окончательно затосковала, глядя на своего любовника: вроде и хорош собой, и щедр, и как мужчина силён, но чего-то ей не хватало, чего именно – она не могла понять.
День выдался солнечным и тёплым. Время перевалило далеко за полдень, Аньез и Франсуаза устроились в пролётке на солнышке.
Мари-Жанна проходила мимо и заметила:
– Вы же почернеете на солнце…
– И будем как крестьянки, – закончила её фразу неугомонная Аньез.
Мари-Жанна посмотрела в сторону мужчин, их занимало нечто большее, чем подруги, они с прежним жаром предавались нескончаемым разговорам. Она решила последовать примеру подруг и расположилась в своей пролётке, предварительно раскрыв кружевной зонтик.
Блез, утомлённый разглагольствованиями Перешёна по-поводу внешней государственной политики и постоянным повышением налогов, направился к пролётке, где скучала Мари-Жанна.
– Ты не торопишься ко мне, – укорила его любовница.
– Напротив, я полон желания насладиться твоим обществом, – Блез поцеловал прелестницу в шею.
– Ах, Блез… – Мари-Жанна тяжело вздохнула, понимая, что желает любовника, видимо природа и немного вина сделали своё дело.
Ламэ оторвался от плеча возлюбленной и взглянул прямо ей в глаза.
– Признайся, ты хочешь меня…
– Да, Блез… Но…
– Никаких «но»!
Он взял вожжи и, ловко управляя лошадьми, развернул пролётку по направлению к лесу, оставив компанию в полном недоумении. Уединившись, таким образом, Блез и Мари-Жанна почувствовали себя несколько комфортней, нежели в лесу. Мужчина скинул камзол, его подруга аккуратно развязала ленту шляпки и, сняв её, положила на сидение.
– Как ты хочешь получить удовольствие? – спросил Блез.
– О! Блез, зачем ты спрашиваешь?! Ты прекрасно знаешь все мои слабости…
Ламэ сел на корточки перед любовницей, поднял платье, спустил с неё бельё и начал языком ощупывать то место, куда стремится плоть мужчины. Мари-Жанна стонала от удовольствия.
Блез всё более возбуждался от стонов любовницы и, желая доставить ей необыкновенное удовольствие, продолжал свои действия. Наконец лоно женщины увлажнилось, она издала громкий стон: по опыту Блез уже знал – его любовница достигла оргазма. Но он не покинул своего «боевого поста» и продолжал ласкать ноги прелестницы. Она же, раскинув их как можно шире, прошептала:
– Возьми меня…
Их тела слились: Блез ощущал себя на вершине блаженства, он и предположить не мог в тот момент, что эти минуты наслаждения могут когда-нибудь закончиться.
* * *Через два месяца Мари-Жанна почувствовала изменения в своём организме: женские дни не начались в положенный срок, по утрам слегка подташнивало, отчего она всё более изводила горничных своими бесконечными придирками.
– Как ты причесала меня! – выговаривала она одной из горничных в очередной раз, решив довести несчастную до слёз. – Разве так следует закалывать грюшелон?! Ах, всему-то вас надо учить. И за что вам месье Ламэ только жалованье платит?
Горничная пыталась оправдаться, потихоньку начиная всхлипывать. Но Мари-Жанна не слушала её, продолжая устраивать разнос.
– И где мой утренний горячий шоколад с пирожным? Сначала ты копаешься с причёской, делаешь всё не так, как следует: теперь же ты стоишь и хнычешь! Я хочу завтрак!!!
Горничная выбежала из комнаты, утирая слёзы накрахмаленным передником. Из кухни показалась Берта, она несла завтрак госпоже на серебряном подносе, как та и настаивала. Она с сожалением и пониманием посмотрела на молодую горничную:
– Иди, умойся и не выказывай свою слабость.
Когда старая Берта вошла в комнату содержанки, та сидела как всегда перед зеркалом, любуясь своим отражением.
– Ваш завтрак, мадам.
Мари-Жанна, не отрываясь от зеркала, заметила:
– Берта, мне казалось, что твоё место – на кухне, а не – в моей комнате. Где эта негодница? Ты выполняешь её обязанности?
Берта не выдержала:
– Мадам, я десять лет служу в доме господина Ламэ и ещё никто, слышите: НИКТО! – не посмел со мной разговаривать в подобном тоне!
Мари-Жанна растерялась от подобного отпора кухарки, но быстро пришла в себя:
– А ты не боишься, что я скажу хозяину о твоём поведении?
– Каком, мадам? О том, что постояла за себя, не желая быть униженной? Давно ли вы стали так вести себя: вы отыгрываетесь на мне и горничных за время, проведённое у Лабиля?
Мари-Жанна вскочила с пуфика, как ужаленная, но тут же осела, вспомнив куртизанку Фредерику, которая оклеветала её мать в глазах крёстного, графа Дюмусо.
