Мюриел Болтон - Золотой дикобраз
Начав, Мария уже не могла остановиться, хотя понимала, что зашла слишком далеко.
— И вот теперь я вам говорю — я скорее продам свою последнюю рубашку, чем отдам вам сына, позволю ему вступить в подобный брак!
— Очень смело! — вскричал король и, стукнув с силой кулаком по столу так, что затрещала столешница, вскочил на ноги.
У Марии упало сердце. Теперь она уже была по-настоящему напугана. Слезы брызнули у нее из глаз. Чтобы скрыть их, она склонила голову. И застыла, ожидая наказания.
— Я вижу, вы уже сами поняли, что зашли слишком далеко, — проворчал король.
Марии с трудом удавалось сладить с собой.
— Да, сир, я была дерзкой, но это не из-за себя. Мне было обидно за Людовика, — затем она устало добавила: — Могу я теперь удалиться?
— О, нет, мадам. Но если вы устали, то прошу вас присесть, — неожиданно галантно произнес король. — Я сяду тоже.
Мария увидела, как снова он уселся в свое кресло, но, вместо того, чтобы принять его приглашение, сама осталась стоять.
— Поскольку сказать мне больше нечего, я, с вашего позволения, постою.
— С моего позволения, — заорал король, — вы сейчас сядете! А говорить нам есть о чем. Надо подписать бумаги, назначить день свадьбы.
С ужасом воззрилась она на него. Неужели он и в самом деле думает, что она женит своего красавца сына на его убогой дочери? Ее даже передернуло. Нет, это невозможно. Она не нашлась, что ответить, и только отрицательно затрясла головой.
Некоторое время король молча наблюдал за ней.
— Вообще-то я рассчитывал на ваше благоразумие. Мне совсем не хотелось вам угрожать, например, упоминать такие неприятные вещи, как сырая тюремная камера для вас, холодная монастырская келья для Людовика… Жить ему там придется, по-видимому, несладко.
Холодный ужас начал распространяться по всему ее телу, начиная с головы. Когда он дошел до ступней, они уже с трудом ее держали. Мария видела, что король не шутит. Наконец, она ответила ему, стараясь выглядеть смелой, хотя смелости у нее и в помине не было.
— Ваши слова могли бы меня даже напугать. Но, слава Богу, у нас есть друзья, готовые помочь в любую минуту.
— И сколько же друзей способны прийти вам на помощь, невзирая на опасность, который вы их подвергаете?
— Не так уж и много, это правда, — мысли Марии быстро перескочили на Бурбонов. Ангулем и Дюнуа слишком молоды, они посочувствуют, но помощи от них будет мало. — Зато есть одна семья, при любых обстоятельствах она будет с нами.
Король улыбнулся, к нему вновь вернулось хорошее настроение. Сейчас будет забавная сцена.
— Одна семья? — повторил он задумчиво. — Давайте я попробую угадать, кто же бы это мог быть. Племянники герцога Орлеанского? Нет, они мои подопечные. Гизы? Герцоги Майенские? Тоже нет, они слишком заняты своими собственными сварами. И уж, конечно, не Бурбоны. Ведь их Пьер скоро назовет мою дочь Анну своей женой.
Господи! Что же это такое! Кошмар на кошмаре! Нет, этого не может быть. Это уже слишком. Мария была в шоке. Собрав остатки мужества, все, что у нее осталось, она попыталась разубедить его.
— Я не понимаю вас… по-видимому, тут какая-то ошибка, вас, видимо, ввели в заблуждение… Пьер мой приемный сын, он обручен с моей дочерью, вам об этом должно быть хорошо известно…
— Наверно, я знал об этом, да забыл. Да и какое это сейчас имеет значение.
— Но ведь это ошибка… у вас неверные сведения.
Он улыбнулся.
— Уж что-что, а сведения у меня всегда верные. А в этом деле я уверен полностью. Только вчера, вот в этой самой комнате, Пьер де Бурбон подписал бумаги… Что с вами, мадам? Вам нехорошо? — быстро спросил он с ехидным участием, увидев, что она покачнулась.
При последних словах короля колени Марии подогнулись, как будто кто-то сзади толкнул ее. Она судорожно ухватилась за спинку черного кресла рядом.
— Анну отдают за Бурбона, а Жанну за моего сына! — едва слышно прошептала она. Жизнь обоих детей разрушена одним ударом. Последней каплей было предательство Пьера. Это убило ее окончательно. «Марии-Луизе придется хуже всего. Людовик, потеряв Анну, будет взбешен, но, в конце концов, он мальчик, он забудет. Нет, это чепуха — хуже всего придется Людовику. Подумать только, он женится на этой уродине, Жанне. О, Боже!» — так думала Мария, а вслух произнесла только: — О, Господи! Будь милосердным!..
— Не к милосердию Божьему надо взывать, — поправил ее король. — А Божью волю выполнять… и мою. Вам следует повиноваться. Неповиновение грозит тюрьмой вам и вашему сыну, а Орлеанские земли будут присоединены к короне. И это самое мягкое решение. Есть и другие средства, правда более хлопотные. Например, такие: вашего Людовика зашивают в мешок и швыряют в Луару.
Мария верила ему, каждому его слову. Именно так он и поступит, если пожелает. И у него наверняка есть еще более страшные планы. Без поддержки Бурбонов она беззащитна, а они, заполучив для себя невесту Людовика, вряд ли станут помогать. Итак, она осталась совсем одна!
Король вернулся к конторке и взял незапечатанное письмо своему крестному отцу.
— Я хочу, чтобы вы выслушали то, что я сейчас вам прочту. Это будет для вас весьма полезно.
Король прочел вслух письмо, которое накануне продиктовал Оливеру. Когда он дошел до слов «…надежды на появление детей в этом семействе практически нет никакой…», глухой стон вырвался из уст Марии, и слезы залили ее лицо. Какая жестокость! Какой цинизм! Вот так спокойно излагать перед ней свои подлые планы.
Король закончил чтение. Она тихо плакала и молилась про себя. Гордость ее была растоптана, только бы спасти детей. Но как это сделать? Придется подчиниться, это единственный выход.
Он стоял перед ней и улыбался. А она, успокоившись наконец, устало взмолилась отпустить ее домой, чтобы иметь возможность подготовить детей к надвигающимся переменам. Но ему было все равно — устала она или нет. Король держал ее до тех пор, пока она не подписала все бумаги, касающиеся помолвки Людовика.
Поспешно вернулась она в свои апартаменты и немедленно послала слугу за Людовиком. Молчала на все его вопросы, только обронила, что их планы изменились, и как можно скорее надо быть с Марией-Луизой, и что через час они уезжают. Он, конечно, был раздосадован — только приехали и сразу уезжать, не повидавшись даже с Анной. Но мать дрожащим голосом приказала ему собираться. Судя по ее виду, заплаканным глазам, случилось действительно что-то серьезное, и он послушно отправился одеваться.
Мария понимала, что остаться здесь до утра было бы разумнее, дороги и днем-то тяжелые, а уж ночью… но заставить себя пробыть эти долгие часы под одной крышей с королем она не смогла. Ей хотелось действовать, хотя бы двигаться к дому. Понимая, что в седле ей сейчас не удержаться, — ибо невероятная слабость охватила все ее члены, глаза едва смотрели из-под пудовых век, а голова, наоборот, была легкой и немного кружилась, — она послала одного из слуг в конюшню подготовить для нее карету.
