Пенелопа Нери - Украденный миг
Были здесь и цыплята, сваренные в кокосовом молоке, рисовая лапша, моллюски с гарниром из листьев лу-ау, напоминавших шпинат.
Сырая, тончайшими ломтиками нарезанная, слегка присоленная рыба, ламинарии, бататы, жареные корни таро, двухдневный пенистый сидр, ром, ликеры, апельсины, орехи… Чего только не было тут!
Музыканты настраивали гитары и укулеле.
Гидеон вглядывался в знакомые лица гостей, нарядных и пока еще немножко чопорных, и счастливо улыбался.
А сколько здесь было хорошеньких девушек!
А как вырядились паньолос, важно прохаживавшиеся по лужайке, позвякивая шпорами и пощелкивая высокими каблуками при встрече с особенно достойными гостями!
Здесь были и доктор Форестер с женой, опиравшейся на трость, и священник, и чета Корнуэллов, и китаец А Во, владелец магазинчика в Кавайихе… Много еще было здесь всякого народа!
Уважаемый мистер Аарон Корнуэлл поздравил новобрачных и поблагодарил родителей за прекрасный праздник.
Гидеон поблагодарил гостей за то, что они почтили своим присутствием его скромное торжество.
Родители Гидеона выразили свое несказанное удовольствие всем происходящим и усиленно потчевали всех вместе и каждого в отдельности.
Тосты следовали один за другим.
Смех за столом звучал все непринужденней, застолье было в разгаре.
И вот зазвучала музыка.
Музыканты играли что-то печальное и мелодичное, слаженно выпевая мелодию. Это была старинная ковбойская песня, в которой рассказывалось о долгих вечерах у костра, о высоком ночном небе, о снежных горных вершинах и, конечно же, о любви, — о женщинах, о высоких бедрах и нежной груди возлюбленной, о том, как хорошо было бы обнять ее, такую нежную…
Куплеты становились все более откровенными.
«Бедный ковбой, — пели музыканты, — он так продрог и устал, помоги ему согреться, любимая, дай ему размять свои косточки, пусти его под свое теплое пончо…»
Дальше следовали такие признания, что пальмы вздрогнули от дружного хохота.
Джулия, не понимавшая ни слова, раздраженно оглядывала стол.
Похоже, ей придется остаться голодной.
Моллюски и сырая рыба казались ей отвратительными, она едва не сломала зуб о какой-то камень, попавшийся ей в поросятине…
— Когда же начнутся танцы? — спросила она Гидеона. — Я слышала, у вас принято исполнять какую-то хула-хулу. Говорят, это забавный танец. Я так мечтаю увидеть его…
Гидеон удивленно посмотрел на нее:
— Вряд ли ты увидишь здесь настоящую хула-хулу. Вот когда мы будем в Гонолулу, я отведу тебя в одно местечко, там ты сможешь понять, что это такое. И потом, танец этот не совсем приличен, дорогая… О-о! Посмотри, кажется, действительно сейчас начнется хула-хула!
Леолани Пакеле, двигавшаяся, несмотря на необъятные размеры, с легкостью и своеобразной грацией, вытащила большой барабан, сделанный из выдолбленной тыквы, обтянутой кожей, и опустилась перед ним на колени.
Гости одобрительно перешептывались, глядя на тетю Лео. На острове такие дамы, как миссис Пакеле, считались крайне привлекательными. Да так оно и было на самом деле!
Вдруг в круг света вышла стройная девушка в лиловом саронге.
Голова ее была опущена, лица не было видно.
Иссиня-черные волосы убраны в причудливую прическу из мелких косичек, свернутых тугими колечками, — в них заплетены пурпурные фиалки и ярко-зеленые листья махрового папоротника.
Гирлянда из тех же цветов обвивала шею и плечи танцовщицы. Настоящая тропическая принцесса.
Леолани Пакеле резко ударила по барабану ребром левой ладони. Одновременно сильные пальцы ее левой руки выбили на туго натянутой коже глухую длинную дробь.
Девушка медленно подняла голову и посмотрела… прямо в глаза Гидеону.
— Святой Моисей!..
Гидеон, не сознавая того, что делает, поднялся с места. Перед ним была Эмма!
Эмма! Увидеть ее в такой момент!.. На празднике в честь его свадьбы…
Сколько раз он представлял себе эту встречу, как он хотел заглянуть в эти грустные фиалковые глаза, чтобы узнать, почему она отказалась от него, почему предпочла другого… О многом он хотел бы спросить ее! Семь лет разлуки! Он оставил ее худенькой, трепетной четырнадцатилетней девочкой, а теперь перед ним была невероятная красавица.
Она смело и прямо смотрела на него, а он стоял перед ней, словно нашкодивший мальчик, и не знал, в чем его вина…
Дрожала гора, и ветер стонал,
А дочь вождя рядом с любимым стояла.
В храм Хоанау, приют беглецов,
Бежать его она умоляла.
Слышали оба мерный шаг палачей,
Стук копий о камни и звон мечей…
«Нет, милая, я не покину тебя!»
Любимый ей отвечал.
Руки Леолани выбивали четкий и сложный ритм.
Эмма резким, сильным движением выбросила правую руку вперед, и Гидеон отшатнулся, будто она хотела вырвать из его груди сердце, бившееся часто и больно, как тогда, на берегу, где она танцевала хула-хулу для него одного!
Дочь вождя руку ему подала…
Губы прильнули к губам…
«У смерти просим убежища мы,
У солнца, у звезд, у скал…»
И пенный прибой, бурлящий на дне,
Их тела по камням разметал…
Гидеон узнавал каждое движение, каждый шаг, каждый звук, каждое слово.
Волна желания, как тогда, захлестнула его.
Время растворилось. Ему казалось, что Эмма, его Эмма, рассказывает об их любви, о злом роке, разлучившем их. Она… да, конечно же, она любила его так же страстно, как тогда, семь лет назад, любила так же, как и он. «Великий Боже, дай сил, помоги мне. Я люблю эту женщину с фиалковыми глазами…»
Эмма подняла руки вверх — зрителям показалось, что она собирает звезды с ночного неба… Вот она как будто набрала их полную горсть и швырнула колючие звезды в лицо Гидеона… Он зажмурился и прикрыл лицо руками.
Здесь искал и нашел их поутру отец,
Безжалостный старый вождь,
И выросли две скалы перед ним —
И понял он знак Богов.
Словно острым копьем, пронизала его,
Та боль, что терзала влюбленных сердца.
Ничто не в силах убить любовь!
Они ей остались верны до конца.
Теперь Эмма летела по кругу, изгибаясь и выпрямляясь, ее маленькие кулачки часто колотили по бедрам в нетерпении страсти…
И плакал вождь, и молил, и стенал,
Но горное эхо смеялось над ним,
И смеялись над ним небеса!
«Алоха!» — кричала ему заря,
И кровь клокотала в ушах.
Гидеон ловил взгляд Эммы… Неужели она, гордясь своей изменой, смеялась над ним? Тогда откуда эта печаль, эта горечь в уголках рта? Откуда эта тоненькая, страдальческая морщинка между бровей, изумленно и гневно приподнятых?
