Жюльетта Бенцони - Узник в маске
— Надо будет к нему приглядеться! — заявила Мадемуазель со смехом. — А вот и королевы! Пора занимать места, дорогая, — обратилась она к Сильви.
В следующее мгновение до слуха Сильви долетел чистый голосок ее дочери:
— Почему вы больше нас не навещаете, господин герцог? Розы Конфлана сохранили свою прелесть!
«Порой собственные дети становятся тяжелой ношей!» — пронеслось в голове у Сильви. Не оставляя Франсуа времени на ответ, она сказала взволнованно:
— Тебе пора обучаться правилам этикета, Мари! К герцоцогу обращаются «монсеньер». К тому же принцам нельзя задавать бесцеремонные вопросы.
— О, я нисколько не сомневаюсь, что… монсеньер на меня не сердится.
— Ничуть, напротив! — подхватил Бофор, пытался встретиться с Сильви взглядом. Но та не поддавалась Впрочем, предложение должно исходить от хозяйки дома?
— Что вы, матушка будет очень рада…
— Довольно разговоров. Мари! — оборвала Cильви дочь. — Как только их величества усядутся, начнется спектакль.
Королевы заняли свои кресла, Людовик XIV остался стоять, небрежно опершись о спинку кардинальского кресла. Такая поза не только не сковывала его движения, но и позволяла переглядываться с прелестной графиней де Суассон — Олимпией Манчини, бывшей до женитьбы его любовницей, к которой он снова благоволил. Считалось, что они возобновили прежние отношения. Чтобы утвердиться в этом мнении, достаточно было увидеть беспокойное выражение лица и испуганный взгляд молодой королевы, который она не сводила с мужа на протяжении спектакля. Это по крайней мере как-то ее занимало, поскольку она не понимала ни единого словечка актеров и была вынуждена полагаться на объяснения тещи.
Оба представления завершились восторженными аплодисментами. После опускания занавеса автор вышел к публике, чтобы выслушать похвалы короля и кардинала, от каждого из которых он получал пенсию в три тысячи ливров. Затем Людовик XIV поздравил своего брата с прекрасными актерами, хотя и у него актеры не хуже — труппа «Отель де Бургонь».
— Зависть короля делает мне честь, — отвечал польщенный Месье. — Могу ли я спросить брата о новостях из Лондона? Известно ли ему, когда госпожа Генриетта привезет принцессу, мою невесту? Не слишком ли все затянулось?
— Скорее это вы торопитесь, брат мой, — молвил король со смехом.
— Признаться, я действительно тороплюсь.
— Чего вам больше хочется — стать герцогом Орлеанским, Шартрским и прочая или жениться побыстрее на мощах святых мучеников?
— Наша кузина Генриетта нравится мне такой, какая она есть, — возразил обиженный Месье. — Нет никаких причин, чтобы я оказался в браке менее счастливым, нежели вы, мой брат!
Сильви тем временем успела представить свою дочь обеим королевам, которые уделили ей много внимания. Месье тоже обернулся, оглядел Мари, широко улыбнулся и молвил:
— Еще мне не терпится, чтобы мои замки украсили вот такие прелестные личики. Благодаря им мой двор станет подлинным цветником.
— Означает ли это, что наш вам не подходит?
Диалог братьев становился все более резким, поэтому Мазарини поспешил его прервать, попросив дозволения удалиться. Он и впрямь выглядел так, словно вот-вот лишится чувств. Вокруг него началась суета, Людовик же тем временем подал руку жене, чтобы увести ее. Сильви не последовала за ними, всякий раз во время балов и различных церемоний о своей должности вспоминала госпожа де Бетюн. По возвращении на улицу Кенкампуа ей предстояло прочесть дочери нотацию.
На обратном пути Мари молчала, словно воды в рот набрала, но дома, не успев снять меховое манто, возмущенно произнесла:
— Честно говоря, матушка, я вас не понимаю! Как вы невежливы с господином де Бофором! Я считала, что вы с ним друзья. Разве не так?
Это было сказано таким ядовитым тоном, что у Сильви защемило сердце. Франсуа, преследовавший ее всю жизнь, теперь превращался в камень преткновения между ней и дочерью… Желая избежать назревающей ссоры, она избрала окольный путь.
— Ты помнишь своего отца. Мари?
— Конечно, помню! Как можно забыть такую доброту, нежность, притягательность! Я была еще мала, но все равно хорошо его запомнила, такой красивый, горделивый человек…
— Тогда почему ты не чтишь его память? Разве тебе не известно, кто его убил?
— Известно. Я знаю, что шпага находилась в руке господина де Бофора, но в то время была война, и они принадлежали к разным лагерям. С тех пор успел установиться мир, произошло примирение. Госпожа де Немур, чей муж пал от его же руки, простила его…
— Она его сестра, этим все объясняется. К тому же Немур почти что принудил его принять вызов. А вообще-то откуда тебе все это известно? Из монастыря?
— Конечно! Воспитанницы не дают обета молчания, монахини тоже… А твои доводы слабы, госпожа де Немур его сестра, но и ты можешь сказать о себе почти то же самое. Разве вы не вместе воспитывались?
— Да, вместе. Я очень его любила — так, как любят родных братьев. Но…
— Как же тебя угораздило в него не влюбиться? Ведь мужчину интереснее его трудно себе представить! Ты могла бы выйти за него замуж?
— Не болтай глупостей! Он принадлежит к роду Бурбонов, а я — к гораздо более скромной дворянской ветви. Мари небрежно отмахнулась и от этого объяснения.
— Разве это важно, когда любишь? Возможно, раньше это и имело значение, но я — дочь герцога, я-то смогла бы за него выйти. Черт возьми, вот чего мне хочется, стать его женой!
— Ты не только бранишься, но и доказываешь, что глупа. Ему уже за пятьдесят, к тому же…
— Велика важность! С виду он лет на двадцать моложе. А главное, я его люблю! Уверена, что никогда не полюблю никого, кроме него. И отец меня одобрил бы. Он был человеком возвышенных помыслов и не затаил бы ненависти к тому, кто победил его в честном поединке. Все, решено, я выйду за него замуж!
В этот момент в комнату внесло сквозняком Жаннету, которая возвратилась из Фонсома с красным от холода носом и замерзшими руками, которые не спасли рукавицы. Окинув взглядом Мари, еще не снявшую бальный туалет и сиявшую торжеством, и Сильви, понуро сжавшуюся в кресле, она сказала:
— Кажется, я поспела как раз вовремя. За кого это мы выходим?
— Мы желаем стать женой Бофора, — ответила ей Сильви. — Всегда будем любить его одного.
Понимая, насколько в ней нуждается госпожа, Жаннета весело расхохоталась.
— Помилуйте, это же старикан, годный ей в отцы!
Мари сорвалась на крик:
— Старикан? Да он моложе любого из этих придворных щеголей! И я его люблю!
— Естественно, он отвечает вам взаимностью?
— Н… нет. Пока нет. Не думаю… Но обязательно полюбит! Я сумею так вскружить ему голову, что он будет меня обожать!
