Хавьер Аспейтья - Плач Минотавра
Тем же утром Дедал разбудил Миноса.
— В моих руках, — сказал он, упреждая царский гнев, — тайна лабиринта.
Потом, выполняя данное Ариадне обещание, великий мастер поручил рабочим выложить мозаику в центральном дворе. Он отрядил нескольких человек снять старое покрытие, затем разыскал на складах остатки прежних мозаик, произвел все необходимые расчеты и отправил несколько отрядов на поиски недостающих цветных камней.
Через три недели мозаика была готова. Извилистый лабиринт сверкал в лучах весеннего солнца. При скоплении народа под звуки флейт и свирелей Ариадна исполнила свой бесконечный танец. Кносские мужчины и женщины плакали, вспоминая дни былого счастья, ахейцы словно окаменели, пытаясь отогнать горькие воспоминания о своей давно покинутой родине. С первыми лучами солнца Ариадна завершила последнюю спираль своего танца, остановившись ровно в центре двора, где горделиво блистал выложенный золотистыми камнями символ царской власти — двусторонняя секира, две неполные луны, сошедшиеся друг с другом.
Сова и мышь
Однажды вечером Ариадна вместе со своим братом Главком гуляла по дворцовым садам. Они возвращались из хлева, куда ходили, чтобы напоить молоком с медом чудесного новорожденного теленка, чья кожа несколько раз на дню меняла свой цвет: поутру она была белой, днем — рыжей, а ночью становилась черной. Внезапно они услышали, что на качелях Ариадны гулко заухала сова. Царевна жестом приказала брату не двигаться и стала наблюдать за хищной птицей, та же следила за полевой мышью, силившейся разгрызть прочную скорлупу лесного ореха. Непоседливый Главк ослушался сестры и, едва она отвлеклась, попытался поймать грызуна, но в тот же миг к мыши устремилась и сова. Испуганный зверек бросился в один из дворцовых переходов, птица метнулась следом, а за ней побежал Главк, зажавший в руке орех. Разъяренная Ариадна тоже последовала за ними, чтобы задать Главку взбучку: Госпожа Луны должна следить за тем, чтобы совы были сыты.
До слуха Ариадны доносился постепенно стихающий звук шагов Главка. Царевна трижды позвала брата и, не дождавшись ответа, поняла, что случилась беда. В слезах девушка бросилась к матери.
Пасифая заканчивала шить юбку, когда Ариадна вбежала в ее покои.
— Видишь? — сказала она дочери. — Эту юбку я сшила для тебя. Когда ты будешь танцевать, все подумают, что у тебя за спиной выросли крылья. Еще увидишь, как станут завидовать тебе подружки. Ариадна, доченька, почему ты плачешь?
— Главк умер, мама!
Пасифая опрометью бросилась в ту часть дворца, куда убежал ее сын. Она шла вперед, пока не увидела сову, гонявшую злобно жужжащий пчелиный рой у входа в подвал. Царица спустилась в подземелье, где в больших чанах хранился мед. Подойдя к одному из чанов, она увидела, что Главк свалился в него вниз головой и захлебнулся.
Когда Минос вошел в подвал, он увидел свою жену сидящей подле злосчастного чана.
— Твои дети так же неуемны, как и ты, Минос, — со слезами в голосе произнесла Пасифая, — как и твой отчим Астерий. Главк ослушался своей сестры, и теперь я не могу вытащить его отсюда, не убив. Если хочешь увидеть своего сына живым — приготовься. Нас ждет нелегкий путь.
Горе и гнев затмили Миносу разум, и он в сердцах ударил своим скипетром по одному из чанов. Этим он напугал сову и разозлил пчел, которые тут же облепили его с головы до ног и запутались в волосах и в бороде. Царь выбежал во двор и, как безумный, стал носиться по кругу, дико крича и пытаясь стряхнуть насекомых. Оказавшиеся поблизости ахейцы долго с недоумением наблюдали за этой картиной, а потом решили, что царь так отчаянно оплакивает погибшего сына. Испугавшись, что их обвинят в равнодушии к судьбе царя, они принялись подражать Миносу.
Ближе к ночи почти все придворные бегали по двору и самозабвенно лупцевали себя по физиономии. А через несколько лет все ахейские роды переняли этот обычай.
На следующее утро соглядатаи Миноса доложили, что ночью из поросской гавани вышел корабль и отправился в неизвестном направлении. Царь тотчас же бросился к своей супруге и потребовал объяснений.
— Этот корабль направляется в Дельфы, к оракулу, по твоему приказу, — ответила Пасифая. — Команда корабля должна объявить о скором приезде царя Миноса, приплывшего с дарами, для того чтобы испросить совета у пифии. Мы должны найти способ оживить Главка.
— Великолепно! — недовольно воскликнул Минос. — Мало того, что я узнаю о своих приказах из третьих рук, так мне теперь еще придется и тратиться на поездку в Дельфы, снаряжать целый флот… — царь на секунду задумался. — Хотя думаю, что трех кораблей будет достаточно. Зачем нам тащиться в Дельфы, если у нас есть храм Зевса здесь, на горе Ида, прямо под боком? Для чего он, по-твоему, нужен?
— Он существует, лишь для того чтобы ты заваливал золотом этих псевдо-жрецов, осквернивших пещеру Богини, этих зажравшихся прохвостов, неспособных понять даже, мертва ли принесенная ими жертва, пригодных лишь для того чтобы распугивать окрестную живность, с утра до ночи барабаня по своим дурацким щитам.
— Мне кажется, ты не совсем справедлива к труду куретов. Недавно, например, они напророчили нам два месяца безоблачного счастья.
— Проклятье, Минос, какое может быть «безоблачное счастье», когда мой сын Главк лежит мертвым в чане с медом?
Пасифая ощерилась на мужа, словно дикая кошка. Миноса пробил легкий озноб, его напугали желтые блестящие глаза, налившиеся кровью вены и сжатые кулаки царицы.
— Ладно, ладно, договорились… Хотя я не понимаю: если ты и презираешь храм Зевса, зачем бросаться за советом к пифии из храма Аполлона?
Пасифая не ответила на этот вопрос. Ахейцы считали, что Дельфийский оракул принадлежит богу Аполлону-лучнику, убившему прежнюю хозяйку храма, богиню Питон. Эту басню придумали, для того чтобы утвердить превосходство новых богов над древней богиней. Пифии надежно берегут оракула, открывающего миру его будущее. Каждый день паломники со всего света вопрошают о своей судьбе, но предсказания старшей пифии, Иеноклеи, темны и непонятны. А у святилища толпится немало лжепророков, которые жаждут объяснить путникам слова богов, облегчив попутно их кошельки.
Дельфы
Чем ближе критские корабли подходили к Иампее и Навплии, двум гигантским скалам, защищавшим вход в Дельфы, тем больше Миноса терзали сомнения. Все время, что они провели на корабле, Пасифая вела себя очень сдержанно и старалась не показываться на палубе. Вот и сейчас с раннего утра она заперлась в своей каюте на полубаке, сославшись на сильную головную боль. Минос же понятия не имел, как полагается вести себя в присутствии оракула. «Ладно, — решил он, — главное — держаться свободно. Людям нравится, когда цари ведут себя с ними по-свойски. А может, лучше вообще молчать? Молчание не оставляет места сомнениям, а царю не пристало сомневаться».
