Анн Голон - Анжелика. Мученик Нотр-Дама
Ортанс не упускала случая отметить, какими блестящими связями она смогла обзавестись благодаря своему уму, и во время торжественного въезда короля она многое разузнала о мадам Скаррон, сопровождавшей их в тот день и беседовавшей с ними у окна отеля Бове.
Ортанс поделилась с Анжеликой сплетнями об одном из самых выдающихся людей их родной провинции — вельможе из родовитого семейства д'Обинье, который приходился Франсуазе родственником.
Девичья фамилия Франсуазы Скаррон была д'Обинье. Ортанс вновь не смогла удержаться от обычных для нее комментариев: как такая привлекательная и изысканная молодая особа могла совершить ошибку, выйдя замуж за Скаррона — прекрасного поэта, но происходящего из простой, хотя и уважаемой семьи, если подобный брак означал отказ от преимуществ, связанных со знатным происхождением Франсуазы. Сплетники отмечали, что у девушки, вероятно, не оставалось выбора — она, по сути, была бесприданницей и, следовательно, не могла рассчитывать на выгодную партию. И перспективе остаться незамужней и заживо похоронить себя в скромном монастыре — единственной возможности, открывавшейся перед небогатыми девицами из дворянских семей, она предпочла предложение Скаррона. Франсуаза выбрала замужество, несмотря на то что Скаррон уже долгие годы был калекой.
Это был один из тех редких случаев, когда Анжелика и Ортанс, ожидая торжественный въезд короля в Париж, беседовали в тишине прокурорского дома в квартале Сен-Ландри, вспоминая одну из многих легенд родной провинции, за которыми они когда-то коротали вечера в Монтелу.
Агриппа д'Обинье[25], живший некогда на границе болот, возле Майзе, со своим незабываемым обликом кондотьера, романтического благородного разбойника, еще при жизни стал легендой среди своих земляков. Кроме того, он был лучшим другом и соратником короля Генриха IV, которому так и не смог простить перехода в католическую веру и которого нещадно бичевал в великолепных поэмах, расходившихся по всему королевству. Он вернулся в свои земли, где был полновластным властелином, и начал печатать там свои произведения, запасать оружие и ждать союзников-англичан, с помощью которых он рассчитывал отвоевать королевство, чтобы распространить Реформацию по всей Франции.
Главным несчастьем в жизни этого вельможи стал его единственный сын, Констан — редкий негодяй, бросавшийся отцовскими деньгами направо и налево, увязший в долгах, за которые его собирались арестовать, вор и, как поговаривали, убийца своей первой жены и ее любовника. Воспитанный в традициях протестантизма, он без малейших угрызений совести переменил веру, чтобы перейти на сторону короля. Он не погнушался даже предать отца за большие деньги и подстрекал к восстанию его солдат. Потом изгнал отца из его же собственных владений — Майзе и окрестностей — и присвоил себе все его состояние.
Преследуемый королевским отрядом, Агриппа д'Обинье бежал из Франции и нашел пристанище в протестантской Женеве, с почестями принявшей его.
* * *Франсуаза ничуть не изменилась с тех последних дней августа, когда Анжелика повстречала ее на великолепном празднике. Анжелика заметила, что она по-прежнему носила недорогие драпированные платья, изящно обрисовывающие ее фигуру. Наряд дополнял безукоризненно белый воротничок, и вид у нее был трогательно благопристойный.
Даже при нынешних печальных обстоятельствах Анжелика обрадовалась возможности поговорить с уроженкой Пуату. Она усадила ее у очага и предложила полакомиться с ней и с Флоримоном вафельными трубочками.
Мадам Скаррон сообщила, что ее муж, месье Скаррон, умер.
Сама она решила переехать в Тампль, потому что только здесь можно на три месяца задерживать плату за комнату. Наследство еще не поделили, и она оказалась совершенно без средств к существованию — в любой момент кредиторы могли выставить ее на улицу. Все эти три месяца вдова надеялась, что король или королева-мать возобновят пенсию размером в 2000 ливров, которую Его Величество назначил ее мужу, поэту Скаррону.
— Моя сестра, мадам Фалло де Сансе, как-то упоминала при мне, что вы приходитесь родственницей герою нашего края, великому и благородному Агриппе д'Обинье, — сказала Анжелика. — Когда мы были детьми, даже до нас доносилось эхо его стихов — об объявлении войны королю, о том, как он ждал прихода англичан; но больше всего нас поразил его стих о вечном проклятии сыну, Констану.
— Констан — мой отец, — очень просто произнесла молодая вдова. — Вот почему я родилась в тюрьме — как вы, несомненно, знаете. В одной из тех многих тюрем, где он побывал, а именно в Ньоре.
В ее манере вести беседу были та жизнерадостность и тонкий юмор, которые смягчали тяжесть даже самых неприятных тем и принесли Франсуазе репутацию несравненной хозяйки светского салона.
— Что ж, мы землячки, — сказала Анжелика в тон собеседнице. — И я рада оказаться под одной с вами крышей. Почему вы так редко появляетесь у госпожи Кордо? Вы могли бы выходить к столу вместе с нами.
— Нет, для меня это уже слишком! — призналась, вздрогнув, вдова. — Дело в том, что при одном только виде этой мамаши Кордо и ее сына я умираю от страха!
* * *Анжелику так удивило это заявление, что она открыла было рот, чтобы расспросить Франсуазу, но их разговор был прерван странным звуком, больше всего похожим на вой из звериного логова. Звук доносился с лестницы.
Мадам Скаррон отворила дверь, но тут же захлопнула ее и отскочила назад.
— Господи, там, на лестнице, дьявол!
— Что вы сказали?
— Там кто-то черный, как сама ночь!
Анжелика вскрикнула и бросилась к порогу.
— Куасси-Ба! — позвала она.
— Да, гаспаша, это я, — ответил мавр.
Он появился, как темный призрак, из тени едва освещенной лестницы. На нем были изодранные лохмотья, подпоясанные бечевкой, а кожа посерела и отвисла. Но, заметив Флоримона, мавр радостно вскрикнул и, кинувшись к сияющему от восторга ребенку, стал отплясывать какой-то безумный танец.
Франсуаза Скаррон в ужасе бросилась вон и спряталась у себя.
Анжелика в раздумье обхватила руками голову. Но когда же? Когда исчез Куасси-Ба? Она ничего не помнила. Все в ее голове перепуталось. В конце концов она вспомнила, что он сопровождал ее в Лувр утром того ужасного дня, когда она отправилась на встречу с королем и едва не погибла от руки самого герцога Орлеанского. Приходилось признать, что с того злополучного вечера она напрочь позабыла о Куасси-Ба!
Она подбросила полено в очаг, чтобы негр мог высушить свои жалкие лохмотья, и накормила его тем, что смогла отыскать.
