Мэри Пирс - Горький ветер
Август и сентябрь показали, что перелом наступил. Союзники наступали, гоня противника через всю Францию. К началу октября линия Гинденбурга снова была в руках союзников.
— Что ты будешь делать, когда окажешься в Берлине, Пекер?
— Станцую с кайзером «Голубой Дунай»[16]'.
— А потом?
— Сяду на ближайший поезд домой, конечно.
Шестой батальон был на марше. За последние шесть педель им не пришлось участвовать в боях, но теперь, после тщательной подготовки, их снова перебрасывали па фронт.
В маленьком городке под названием Валлон Сен-Жак люди оборачивались, глядя им вслед. Женщины выбегали навстречу с чашками кофе для солдат, старикам хотелось пожать им руки, а детвора махала маленькими трехцветными флажками. В одном доме, очевидно борделе, группа женщин, стоявших на балконе, посылала им воздушные поцелуи и показывала голую грудь.
— Томми, заходите! Мы вас развлечем! Soldats anglais, мы сдаемся!
— На обратном пути, — отвечали солдаты. — Не забудьте о приглашении!
И проходя мимо, они запели свой вариант популярной песенки:
Зажги-ка поярче свой красный фонарь!
Мы скоро вернемся — все будет, как встарь…
Пусть дешево ценят солдатскую кровь,
Два франка мы сможем отдать за любовь…
За городом уже слышался пушечный грохот в нескольких милях к востоку, который напомнил им, что война еще не закончена.
— Уже идем! — проворчал Дансон. — Опять в эту чертову мясорубку.
— Да просто еще одна речка, — успокоил Ньюэз.
В сыром дождливом сентябре они шли через Ле-Бёф, Лё-Транслуа, Шенау, Рокеньи. Этот район они слишком хорошо знали. Многие друзья были здесь похоронены. И погода была тоже знакомая. В этой стране когда-нибудь кончается дождь? Это даже хуже Манчестера, говорил Шатлворт. Несколькими днями позже они прошли мимо руин Ла-Було и такой же темной дождливой ночью подошли к окопам передовой.
Они заняли позиции под названием Кантри Пойнт. Взводы В и Д должны были совместными усилиями атаковать и продвигаться по дороге, называвшейся «Бычья Аллея». Взводы А и Б должны следовать по правому флангу и занять позиции под названием Петушиная Шпора. В пять утра, с первыми лучами солнца, британская артиллерия открыла огонь, и четыре взвода пошли в наступление под прикрытием пушек вверх по скользкому склону.
Впереди висела толстая пелена дыма от разрывов, которая двигалась точно по рассчитанному времени. Первая волна наступающих смешалась, отброшенная назад разбитой землей, не видя ничего впереди из-за сносимых назад клубов дыма. Приказы тонули в общем шуме.
Вынырнув из дыма, Том оказался возле немецкого пулеметного расчета, споткнувшись о его проволочное заграждение. Пулемет разбило на куски, а расчет был убит. Он обошел его справа, и еще полдюжины человек пошли с ним. Двое упали, сраженные пулями снайперов, прятавшихся где-то на нейтральной полосе. Остальные перебежками продвигались дальше. Но оставшиеся в цепи исчезли где-то за пеленой дыма, а перед этими немногими, что вырвались вперед, расстилался бескрайний заболоченный пустырь. Шел сильный дождь. Видимость была ужасная. Тому показалось, что они проскочили свой рубеж. Группа остановилась, чтобы определиться.
— Если это ипподром в Челтенхеме, — сказал Бёд, — то сегодня, кажется, заездов не будет, парни.
— Идем дальше или возвращаемся? — спросил Том.
— Вперед, — сказал Браунли, — и будем надеяться на лучшее.
Они уже прошли ярдов триста, когда перед ними разорвался снаряд. Пятерка легла, потом снова двинулась вперед. Теперь им были видны вражеские окопы вдалеке слева, отмеченные орудийными вспышками и клубами дыма, висевшими в пелене дождя. Им были видны и свои, кишащие, как муравьи в муравейнике.
— Боже правый! — удивился Ньюэз. — Мы зашли совсем не туда, это точно.
Они развернулись и побежали. Теперь дождь хлестал по их лицам. Когда они пробирались по грязи, справа, из обложенного мешками с песком укрепления застрочил пулемет; Браунли упал замертво, а Бёд перегнулся пополам: пуля попала ему в живот. Трое оставшихся нырнули в воронку, Ньюэзу пуля пробила руку.
Том и Тарроп выглянули из-за края воронки, пытаясь определить нахождение пулеметного расчета. Это сделал случайный британский снаряд, один из шести, выпущенных батареей полевых орудий в Суань-ла-Маре, и они увидели дым от разрыва. Том и Тарроп вышли на помощь Бёду, но нашли его уже мертвым с перекошенным лицом. Они поползли обратно к Ньюэзу, который сидел в воронке, посасывая пустую трубку.
— Не рассказывайте мне, я знаю, мы здорово влипли. Нас помянут в официальных сводках и попросят прочесть лекцию новобранцам «Как заблудиться в наступлении».
— Ты в порядке, Боб?
— Нет, от меня осталась только половина, Тосс.
— Давай посмотрим, что с рукой. Я тебе помогу.
— Ну, тогда полегче, мне эта рука пригодится, когда я буду играть в шары за Вустершир на будущий год.
Том забинтовал сильно разбитую руку и дал Ньюэзу свою фляжку. Тарроп стоял на краю воронки, оглядываясь, с ружьем наперевес. Вдруг раздался резкий щелчок, и он замертво рухнул, покатившись вниз по склону, пока не плюхнулся в лужу на дне. Том быстро подполз к краю и выглянул. В соседней воронке послышалось какое-то шевеление, и он прицелился. Снайпер вскинул руки и упал. Том остался на месте, наблюдая.
— Ты попал? — спросил Ньюэз.
— Да, но думаю, где-то здесь есть еще.
— Наши ребята уже получили за нас. Так что нам лучше убраться отсюда к черту и поскорее, как только найдем другую воронку.
Полевые орудия в Суане били опять, и снаряды ложились очень часто.
— Безмозглые гомики, — сказал Ньюэз. — Можно подумать, они узнают, что в воронке сидят англичане, когда увидят ее.
Том не успел обернуться, когда внутри воронки разорвался снаряд. Его отбросило взрывной волной, засыпало землей, и он почувствовал жжение. Он стал на колени и стряхнул с себя землю, которая весила целую тонну. Теперь все выглядело спокойным, а когда дым рассеялся, он увидел, что Ньюэза разорвало на куски. То, что осталось от него, едва ли можно было назвать человеком. Только трубка лежала совсем целая в нескольких ярдах. Том подполз к ней и, подняв, засунул в карман и застегнул его. Вдруг неожиданно прямо перед ним разорвался снаряд. В голове сверкнул фейерверк, и наступила темнота.
Когда он пришел в сознание, ему показалось, что была ночь, но потом он понял, что ослеп. Темнота была у него в голове. Ее не освещали ни звезды, ни осветительные ракеты, ни дальние вспышки орудий. Темнота была полной, и он находился в ее власти.
