Патриция Филлипс - Пламя любви
— Верни мне Джордана, — прошептала она наконец. —
Дорогой Фома, сделай так, чтобы он вернулся. И если можно, позволь отправиться в Бордо — если не с сэром Ричардом, то с кем-нибудь другим. И пожалуйста, я очень тебя прошу, не допусти моей свадьбы с лордом Гастингсом. А еще даруй свободу моему дорогому брату… — На нее вдруг нахлынуло чувство вины за прегрешение, которое они совершили с Джорданом. Едва ли святой сочтет достойной помощи особу, не покаявшуюся в смертном грехе. — О святой Фома, пожалей меня. Я так его люблю…
— Пойдем, Элинор, пора уступить место другим. Некоторые паломники прошли пешком полсвета, дабы приложиться к святым мощам.
Очнувшись от своих тайных мыслей, Элинор взглянула на аббатису. Та уже поднялась и нетерпеливо дергала ее за руку, понуждая встать. Времени на осмотр священных реликвий, хранившихся в усыпанных драгоценностями витринах, не оставалось. Прежде чем выйти из усыпальницы, аббатиса указала Элинор, где оставить ее скромное подношение в виде нескольких золотых.
— Будем надеяться, что святой Фома не покинет тебя своей милостью, — благостно заметила аббатиса, когда они спустились в неф. — Молитва девушки послать ей смирение и покорность в предстоящем замужестве угодна Богу.
Элинор чуть не поперхнулась. За все пять минут, пока она лежала, простершись ниц перед святыми мощами, ей и в голову не пришло просить благословения будущего брака. Она бы сгорела со стыда, если бы кто-нибудь узнал, что она молила святого вернуть ей возлюбленного, сделать возможной поездку в Бордо, о которой она мечтала, и избавить ее от брака с сэром Генри.
Понурившись, Элинор следовала за аббатисой к выходу, надеясь, что накрахмаленные отвороты чепца скрывают ее горящие от стыда щеки. За годы церковного обучения и жизни в монастыре с ее ограничениями у Элинор сформировались четкие представления о том, что хорошо и что плохо. И теперь она терзалась чувством вины, ибо осмелилась приблизиться к священной гробнице в состоянии, далеком от благочестивой безмятежности. Чем больше она размышляла о своем кощунственном поведении, тем жарче ей становилось. Все тело горело, и Элинор не на шутку испугалась, что упадет в обморок, если не выберется на свежий воздух.
— Досточтимая матушка, можно, я выйду наружу? —
обратилась она к аббатисе, которую остановил важный господин в отороченном мехом черном облачении. — Мне нехорошо.
Аббатиса понимающе кивнула и указала на боковую дверь, которая вела в прилегающий к собору двор.
У стены стояла узкая каменная скамья. С благодарным вздохом Элинор опустилась на влажный камень. Летний дождь прошел, и бледные лучи солнца проглянули из-за туч.
Заросший травой квадратный дворик обрамляли цветочные клумбы. Элинор подошла к ним, любуясь омытыми дождем соцветиями. Голубые гроздья дельфиниума и розовые головки люпина раскачивались на фоне серых стен собора. Освеженные ливнем розовые кусты источали нежный аромат. Элинор блаженно вздохнула. До чего же здесь красиво!
Сидя на освещенной неярким солнцем скамье, она мечтательно закрыла глаза, наслаждаясь благоуханием гвоздик и роз.
— Да ты просто дьявол, но самый красивый дьявол из всех, кого я видела, — донесся из-за живой изгороди игривый женский голос.
Элинор улыбнулась, предавшись воспоминаниям о страстных объятиях Джордана, навеянным близостью влюбленных. Нечего и мечтать о встрече с ним в этом волшебном саду. Хватило бы и записки, но она даже не знает, где он поселился, если вообще не уехал из Кентербери.
С каких это пор вы водитесь с дьяволами, миледи?
Мужской голос мигом вывел Элинор из приятной задумчивости. Неужели это Джордан? Не может быть! Наверняка ее ввела в заблуждение проклятая ревность.
Элинор вскочила на ноги и устремилась на звук голосов.
Она больше не замечала россыпи розовых и белых гвоздик и влажных от росы фиалок. Скользнув в проход в стене из подстриженного кустарника, она едва сдержала крик при виде алой туники, слившейся с сапфировым бархатом женского платья. Мужчина обнимал девушку, склонившись к ее лицу.
Он поднял голову, и все сомнения исчезли. Парочка обнявшись, двинулась прочь. В девушке Элинор узнала Жаклин, королеву Саттонского турнира.
— О Джордан! — прошептала она имя, ставшее для нее благословением и проклятием. Не прошло и четырех дней, с тех пор как они поклялись в вечной любви, а он уже ухаживает за другой! Так вот почему он не дает знать о себе!
С заледеневшим сердцем Элинор двинулась назад по покрытой гравием дорожке. Неужели он не способен хранить верность хотя бы недолго? Она вспомнила его предложение вместе осваивать науку любви. Ложь, все ложь!
Сквозь пелену слез Элинор различила прямую фигуру в темном облачении. Видимо, аббатиса, не обнаружив ее во дворе, отправилась на поиски.
Поспешно отвернувшись, Элинор вытерла краешком плаща слезы. Едва ли проницательная аббатиса примет такую вспышку эмоций за избыток благочестия.
— Вот ты где, Элинор. Пойдем, у меня еще полно дел сегодня. Чем скорее мы вернемся, тем лучше.
— Хорошо, досточтимая матушка, — смиренно отозвалась девушка, затаив гнев и боль.
Оставшись одна, она дала волю слезам. Все ее мечты пошли прахом, а обращение к святому Фоме более чем когда-либо казалось кощунством. Неужели это наказание за ее грех? Недаром предательство Джордана обнаружилось сразу после посещения часовни. А может, святой таким образом хотел открыть ей глаза?
С несчастным видом Элинор смотрела в окно на затянутое облаками небо. Как назло нынешним вечером аббатиса ждала важных гостей и настояла на присутствии Элинор. Но если то, что случилось утром, направлено на спасение ее души, наверняка святой Фома не оставит ее и в этом испытании. Вконец подавленная, Элинор спустилась вниз, где аббатиса принимала отцов города и двух высокопоставленных церковников.
Извинившись за скромную трапезу, аббатиса пригласила гостей к столу, где на серебряном блюде, распустив пышный хвост, красовался фазан, обложенный маринованными яблоками. За жареным фазаном, фаршированными каплунами и таявшей во рту семгой последовали яблочный мусс и взбитые сливки. К щедрому угощению подавалось домашнее вино из шелковицы.
Элинор не чувствовала вкуса этих изысканных блюд — с таким же успехом она могла есть опилки. Расположившись на мягкой скамье подальше от чадящих факелов, она рассеянно вертела в руках чашу с вином.
Первыми откланялись жизнерадостные члены городской управы, затем распрощались с гостеприимной хозяйкой и чинные служители церкви. Элинор подошла к открытому окну и облокотилась о подоконник. Заходящее солнце окрасило небо в золотисто-алые тона, высветив шпиль собора и коньки бесчисленных крыш. От этой красоты у Элинор комок подступил к горлу, а глаза защипало от слез. Но даже этот чудесный вид отозвался в ее душе печалью. И, плотно сжав губы, она вернулась на свое место за столом.
