Шерри Томас - Обольщение красотой
Стюарды? Что за предмет мог потребовать для доставки усилий нескольких мужчин?
Три стюарда вкатили в каюту тележку, на которой высился прямоугольный предмет, завернутый в брезент.
— От его светлости, герцога Лексингтона, — сказал один из них.
Венеция прижала руку к губам, не веря своим глазам. Она велела стюардам снять брезент и холст, который был под ним.
Герцог и вправду подарил ей окаменевшие следы ящера.
— Очень впечатляюще. Но лично я предпочитаю шоколад, — заметила мисс Арно.
Подумаешь, шоколад! Венеция с радостью отказалась бы от шоколада насовсем, если бы время от времени могла получать такие великолепные свидетельства о существах, обитавших на земле в доисторические времена. Она щедро наградила чаевыми всех, включая мисс Арно.
— Купите себе шоколад.
Оставшись одна, Венеция опустилась на колени перед каменной глыбой и, надев самую чистую пару перчаток, обвела пальцем контуры следов.
— Что касается меня, — промолвила она, — то это именно то, что я предпочитаю.
Прежде чем выйти из каюты, чтобы встретиться с герцогом, она бросила взгляд в зеркало. Женщина, смотревшая на нее оттуда, была ослепительна, ибо ничто нас так не красит, как счастье.
Глава 8
Баронесса оказалась права. Ожидание ее появления было приятным, если не сказать больше. Кристиан чувствовал себя юным и возбужденным, как мальчик, которого отпустили с уроков раньше, чем обычно.
День выдался холодным, но солнечным. Пассажиры высыпали на прогулочную палубу, наблюдая за стаей дельфинов, которые следовали за судном, выпрыгивая из воды, как акробаты. Взволновано покачивались кружевные зонтики; взмывали в воздух мужские трости, используемые в качестве указок; настроение было таким же бодрым и оживленным, как море.
Баронесса явилась как воплощение весны, облаченная в платье из зеленого шелка, покрытого тончайшим слоем газа, напоминавшим дымку. Эта дымка трепетала и искрилась, отражая солнечные блики, подобно морю, которое плескалось за бортом, непрерывно меняя оттенки и освещенность.
Все головы повернулись в ее сторону. Нетрудно было догадаться, что они стали самым вожделенным предметом для сплетен на борту. Обычно Кристиан избегал публичности. Но сейчас он завел интрижку у всех на виду. И не только не сожалел об этом, но испытывал нелепую гордость от того, что эта великолепная женщина направляется к нему и к нему одному.
— Я пришла бы раньше, — сказала она, — но меня задержали.
— Вот как?
— Спасибо за подарок. Он слишком щедрый.
— Вовсе нет. Он никогда не доставлял мне такого удовольствия, как в тот момент, когда я послал его вам.
— Вы потрясли меня до глубины души, ваша светлость.
Кристиан улыбнулся.
— Зовите меня Кристиан.
Своим любовницам он никогда не предлагал подобной фамильярности. Она склонила голову набок, глядя на него.
— Вас так зовут?
— Иногда. А как мне называть вас?
— Хм-м-м. По-моему, вы называете меня «дорогая».
— Дорогая? Что ж, мне нравится. Обожаемая.
Баронесса запрокинула голову, глядя на него. У него возникло ощущение, что она усмехается под своей вуалью.
— Обожаемая? Не могу поверить, что это слово слетело с ваших уст, сэр. Мне казалось, что вы суровый мужчина.
Он усмехнулся в ответ.
— Мне тоже.
Она цокнула языком.
— Вот так рушатся неприступные крепости.
— В детстве я купался на побережье острова Уайт, Бристольского канала, а иногда в Биаррице[8], в зависимости от того, где желал провести август мой отец. Но когда мне исполнилось шестнадцать, я впервые искупался в Средиземном море. Я провел неделю в его божественно теплых водах, и это навсегда отвратило меня от Атлантики. — Он поцеловал тыльную сторону ее ладони, затянутой в перчатку. — А вы, баронесса, испортили меня настолько, что суровость потеряла для меня всякое очарование.
— Боже, вначале неслыханно щедрый подарок, а теперь сравнение со Средиземным морем… Вы уверены, что вообще были суровым?
— Вполне. Просто я не знал, что теряю.
Она поцеловала его в щеку через вуаль и произнесла слова, которые он так жаждал услышать.
— Что ж, позвольте мне испортить вас еще немного.
— О, нет, — хихикнула Венеция, восхищенная и потрясенная.
— Правда. Я ударил его — и отнюдь не перчаткой по лицу. Мне показалось, что он навязывается ей насильно. Поэтому я вытащил его из постели, стукнул о стену и чуть не сломал пальцы, врезав кулаком по его смазливой физиономии.
Она теснее прижалась к нему. Они снова лежали в его постели, проводя полуденные часы за самым приятным для любовников занятием.
— И что произошло дальше?
— Наступил хаос. Мачеха оттаскивала меня от мистера Кингстона, я лихорадочно дергал простыни, пытаясь прикрыть даму, а мистер Кингстон истекал кровью и сыпал проклятиями. В общем, полное фиаско.
— Я люблю такие истории, особенно, когда они хорошо кончаются. — Пожалуй, ей следовало бы больше беспокоиться о себе. Фиаско без всяких видов на счастливый конец движется в ее направлении. Но, если позже ей суждено заплатить за недостаток здравого смысла, она постарается выжать каждую каплю беззаботной радости из оставшихся нескольких дней плавания.
— Как вы себя чувствовали, когда выяснилось, что вы совсем не герой?
— Сгорал от стыда. Я предложил ее светлости свой портрет, чтобы мы вместе могли метать в него дротики.
Венеция положила руку на сердце.
— Как это мило.
Он улыбнулся, такой обаятельный и бесшабашный, несмотря на повязку. Как бы ей хотелось в подобные минуты видеть его глаза.
— Я не представлял, что еще можно сделать, чтобы искупить свою вину, — сказал он. — Но она категорически отказалась. Вместо этого мы метали дротики в дерево.
— А как же бедный мистер Кингстон?
— Я послал ему жеребца от своей призовой кобылы. У нас состоялся очень вежливый разговор, не касавшийся ни моей мачехи, ни инцидента. Так что извинения были принесены и приняты. Через месяц они поженились.
Она вздохнула.
— Замечательная история.
Он повернулся к ней.
— Вам следовало бы снова выйти замуж.
— Вы должны радоваться, что этого не случилось. Я не стала бы заводить интрижки на океанских лайнерах. — Возможно, из-за его искренности она ощутила потребность рассказать всю правду. — К тому же я побывала замужем еще раз — фиктивно.
— Неужели?
Она кивнула.
— У него был любовник, и он опасался, что найдутся желающие воспользоваться этим фактом, чтобы уничтожить его.
