На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина
И Лена действительно услышала. Еле слышно где-то поскуливал ребенок. Это были не слова и не плач, это был еле слышный тонкий звук, похожий на мяуканье. И шел он не из подвала, который разбирали дружно плечом к плечу немцы и их русские невольники, и не из завалов первого этажа. Он шел сверху, где у обломка стены все еще торчал огрызком кусок пола второго этажа, рискуя обвалиться в любой момент под тяжестью обломков кирпичей и досок.
— Это сумасшествие! — горячился эсэсовец, когда убедился, что кто-то действительно наверху есть. Под рукой не оказалось лестницы, достаточно высокой, чтобы добраться до второго этажа. Один из добровольцев вызвался сбегать и привезти с попутным транспортом подходящую, но для начала нужно было добраться до окраины городка и вернуться обратно.
— Ни один здравомыслящий человек не полезет туда. Как туда добраться без лестницы? Мы просто не успеем! Все это рухнет к чертям! Надо побыстрее достать людей из подвала!
Где-то нашли пару длинных досок, которые чудом уцелели во время разрушений и соорудили что-то вроде мостков, надеясь, что кусок пола выдержит их вес и вес того, кто полезет за неожиданно умолкшим ребенком. А последнее было действительно проблемой. Доски опасно прогибались на первой трети пути под одним гитлерюгендцем, а второй не мог сохранить равновесие, сделав всего лишь несколько шагов. Остальным эсэсовец запретил даже думать об этой рискованной авантюре, да они и сами бы не решились уже, видя неудачи своих товарищей, один из которых в итоге упал и разбил колени и голову в кровь.
И тогда решилась Лена. Совершенно неожиданно не только для окружающих, но и для себя взбежала легко и так отважно по пружинящим в воздухе доскам, сохраняя баланс. Она отчаянно надеялась, что сумеет освободить ребенка из этой ловушки, что ей будет по силам разобрать то, что удерживало несчастного малыша. А оказалось, что тот просто сидел в небольшом пространстве, как в каменном кармане, который образовался из-за обломка стены и держал на себе вес балок крыши. Лена не могла определить, кто это — мальчик или девочка, видела только белеющие в темноте белки широко распахнутых глаз. На тихие уговоры ребенок не реагировал, и Лене пришлось, согнувшись, чуть пролезть в узкое отверстие, чтобы найти в темноте маленькую ладошку и потянуть на себя с силой, заранее сожалея о синяках, которые останутся на ручке ребенка. Тот сначала упирался, пищал протестующе и испуганно, но что он мог поделать против силы взрослого. Только вытащив из темноты кармана ребенка, Лена разглядела, что это была покрытая с головы до ног пылью от развалов девочка лет пяти-шести. А тащить ее было сложно, потому что та накрепко вцепилась другой рукой… Лена вгляделась в темноту и оторопела, когда разглядела, за что именно держалась девочка упрямо. Женская ладонь. Видимо, мать завалило вместе с ребенком во время налета. Только малышке повезло больше…
Как найти слова, чтобы убедить ребенка отпустить руку матери? И где взять силы, чтобы произнести их? Особенно ощущая, как опасно их положение сейчас на куске пола, который рисковал не выдержать. Лена даже не помнила, что говорила малышке и как долго. Но в результате каким-то чудом все-таки сумела убедить ее выпустить холодную ладонь матери и спустила девочку аккуратно в протянутые руки немцев. А сама соскользнула полулежа по доскам вниз, чувствуя, что едва ли сможет спуститься в полный рост на дрожащих от страха и напряжения ногах. Уже на земле девочка с беззвучным криком вырвалась от всех и вцепилась в Лену, больно вдавливая тонкие пальчики через ткань грязного платья. Ее попытались забрать от девушки, но малышка только сильнее зацепилась за платье, пугающе раскрывая рот в крике и не издавая при этом только хрипение.
Разве могла Лена отпустить ее от себя тогда? Эту маленькую перепуганную малышку, потерявшую мать и еще даже не подозревавшую это. Она взяла ее на руки, поразившись в который раз, как тяжелы дети в таком возрасте, несмотря на низкий рост и хрупкость, и отошла подальше от продолжившихся работ найти место, где она может подождать, пока ей скажут, что делать с ребенком, спустя какое-то время уснувшим на ее плече. И Лена все сидела и сидела, поглаживая девочку по спине и по коротким косичкам, одна из которых совсем спуталась. И как оказалось, плакала, сама не осознавая того. То ли от опустившего напряжения, то ли от воспоминания, что когда-то укачивала на своих руках другую девочку, которую потеряла во время налета… Ей до сих пор было стыдно за то, что она даже не подумала, что девочка может быть ранена, а значит, что нужно найти врача.
Именно такой, растерянной и заплаканной, в покрытом пылью рваном платье, со спустившимся чулком на ноге и с ребенком на руках ее нашли взволнованные долгим отсутствием Гизбрехты. Они уже слышали про завалы шахты, оттого и нервничали, что Лена так задержалась на добровольных работах — до самой темноты летней ночи.
— Где один птенец, там и два, — изрек задумчиво Людо, когда вернулся от руководителя работ с обрывком газетной бумаги в руке. — Пойдемте-ка лучше домой, а завтра решим, что нам делать с найденышем. Сейчас они не могут отправить девочку в Дрезден в детский приют. Завтра будут все решать. Пока же попросили осмотреть ее и оставить у себя на ночь. Записали мои данные и отправили домой. А если не решат до завтра, то просили отвезти ее самим. Вот тут адрес записали мне, возьми, Кристль, и спрячь в карман понадежнее. Ну-ка, Лене, дай я прощупаю у этого птенчика крылышки и лапки…
Девочка оказалась в полном порядке, за исключением той душевной травмы, которая не лечится никакими лекарствами и не срастается ни под каким гипсом. Нести ее сначала пришлось усталой Лене, потому что она ни за что не отпускала девушку, грозя задушить ее своей хваткой, когда Людо пытался оторвать малышку и помочь усталой Лене. Только после половины пути девочка позволила после долгих уговоров Лены мужчине взять себя на руки, но при этом она по-прежнему цеплялась за запястье девушки и не отпускала ее напряженным взглядом из вида. И дальше она по-прежнему хваталась за Лену, словно за якорь. Даже смывать с лица пыль и грязь Лене пришлось при присутствии девочки в ванной комнате — и только после очередных долгих уговоров отпустить ее ладонь. Лишь, когда малышка уснула, Лена получила свободу на то, чтобы переодеться и поесть впервые за этот долгий день.
— Ее зовут Лотта, — сообщила Кристль, когда внимательно осмотрела вещи, в которых девочка была во время налета. — На нашивке на обороте кофты написано ее имя.
— И больше ничего? Только имя? — нахмурился Людо, пыхтя трубкой. — Она ничего не сказала за весь вечер. Ни единого слова. И вы видели, как она плачет? Словно в немом кино — без единого звука. Разве так плачут дети? Возможно, она немая. Возможно, получила травму при взрыве бомбы или после, при обрушении. Видимых ран и повреждений у нее нет. Контузия? Но непохоже на то. В любом случае, нужно показать завтра ее в местном госпитале. Может, доктора с дипломами что и определят.
Немец долго смотрел на Лену через стол, а потом произнес тихо:
— Мне рассказали, как ты рисковала ради этого ребенка. Ты сделала сегодня благое дело. Господь когда-нибудь вознаградит тебя за это, пусть ты и не веришь в Него.
— Каждый поступил бы так же, будь на моем месте, — коротко ответила Лена. Ей не нужно было благодарности за этот поступок. Но если Бог действительно существует, и если захочет дать что-то в качестве награды, то было бы неплохо ему найти родных несчастной малышки.
Людо кивнул, словно соглашаясь с Леной, погруженный в свои мысли. А потом попросил жену достать из буфета графин с крепкой настойкой. Впервые именно за этим ужином Людо не поставил тот на стол, чтобы пропустить рюмку-другую. И впервые он налил немного настойки в рюмку на тонкой ножке и подвинул ее Лене.
— Выпей, Ленхен, — произнес он мягко, вдруг обращаясь к ней ласково. — Тебе следует это сделать сейчас. Потому что есть еще кое-что, что случилось сегодня из-за налета британцев…
