Оливия Уэдсли - Миндаль цветет
Как странно было, что эта встреча произвела на нее такое впечатление и не давала ей заснуть! Ее мысли беспрестанно возвращались к Пану. Она видела его опять таким, каким он явился ей в первую минуту, в полосе яркого света.
Она стала думать о его женитьбе. Она слышала, как его бранили, но не хотела верить в его вину и, сама того не замечая, уже защищала его.
Ее интересовало, был ли он несчастлив и велика ли была его любовь к Бьянке.
Много лет он совершенно пропадал, и о нем доходили только слухи. Он был в Берлине, Бухаресте; часто бывал в Париже. Он женился на итальянке, покинул ее и вернулся в Англию.
Это было все, что Дора слышала о нем. Теперь он ворвался в ее жизнь совершенно новым существом, и этот интерес новизны производил на нее впечатление, влек ее к нему.
Она направилась к туалетному столу за носовым платком и, подходя, увидела в зеркале свое отражение. Она остановилась и с интересом стала разглядывать свое лицо.
Так ли она красива на самом деле?
Она стыдливо улыбнулась своему изображению, и глаза ее в зеркале также улыбнулись. Рекс сказал, что ее глаза как жасминовые лепестки на жасминовых листьях. Она наклонилась вперед, и свет от электричества зажег в ее зеленых глазах две маленькие звездочки. Действительно ли зеленые глаза так необыкновенны?
Ей хотелось, чтобы это было так. Она глубоко вздохнула. Сейчас, после утомительного дня, под ее глазами стояли темные круги.
Она закинула свои белые тонкие руки за голову и снова вздохнула.
Мир этот очень хорош; в нем столько удовольствий – спорт, охота, – вообще он прекрасен, и все-таки… Она потушила огонь и скользнула в постель. Как бы то ни было, завтра было близко, и тайный голос шептал ей, что завтра будет удивительным днем. Мысль о Пане вернулась к ней; она подумала, спит ли он теперь, и с этой мыслью заснула.
В то же время Гревиль, закуривая последнюю папиросу, стоял перед камином своей комнаты. Это была его собственная комната, в которой он всегда останавливался, когда бывал в Гарстпойнте.
В этот вечер он вспомнил о последней ночи, проведенной здесь много лет тому назад. Воспоминания его были невеселые; столько за это время случилось неприятного, такого, что лучше всего было бы забыть. Он пошевелил ногой дрова, и огонь весело запылал. Воспоминания о последних десяти годах его жизни напомнили ему веселую народную песенку, в которой говорится о разных видах любви к прекрасной леди. Он не мог вспомнить, кто ее пел, кажется, Фаркоа или кто-то другой: впрочем, это не важно, а интересно то, что она так приложима к нему.
Сорок лет.
Сорок лет, и готов опять начинать то же. Но на этот раз надо быть осторожнее: разрыв с женой унес у него весь оставшийся доход. Конечно, не следует от этого приходить в отчаяние: Тони страшно богат и, несомненно, хорошо обеспечит его, хотя бы во избежание семейного скандала.
Кроме того, Рексфорд может ведь оставить свои деньги, кому он захочет, а Гревиль уже чувствовал, кто пользуется его симпатией.
Это и не было удивительно.
О, как абсолютно, как необыкновенно красива Дора! Она шествует как победительница. Такое необыкновенное сочетание цвета лица, блестящих волос, белизны кожи и таких глаз, – а потом, ее молодость, впечатлительность!..
Он вспомнил, как она покраснела и застыдилась.
Какая дивная задача разбудить Селену и смотреть, как будет зарождаться в ней чувство. Ведь это то же самое, что наблюдать за бутоном и смотреть, как он медленно, медленно распускает один лепесток за другим…
Мысль эта подобно молнии промелькнула в его мозгу.
«В конце концов, почему же нет?»
Ему вспомнилось ее пение, в котором слышался призыв страстного сердца. А какой голос – и в соединении с такой молодостью, с такой красотой!
Какая бездна наслаждения для такого исследователя, как он, пробудить в ней спящее чувство, придать страсть этому голосу.
Он затаил дыхание: уже давно вел он скучную жизнь, давно не имел он любовной интриги, и вдруг встретить ее здесь, в Гарстпойнте!
Он затянулся, и папироса его снова закурилась.
Если даже ничего не случится, присутствие Доры совсем изменит его пребывание здесь. Позабавиться с ней, во всяком случае, гораздо приятнее, чем быть предоставленным милому гостеприимству Тони. О, что это за грубое, несносное существо!
Он посмотрел на часы. На следующий день он собирался принять участие в охоте. Пора было идти спать, чтобы встать вовремя.
Тем не менее он проспал. Сбежав вниз, он наскоро, обжигаясь, выпил чашку чаю и успел догнать Дору только уже на поле около дома.
Он весело окликнул ее. Солнце только что взошло; он чувствовал себя в ударе и сознавал, что выглядит хорошо. Он направил лошадь к Доре, которая ехала рядом с Тони, и, когда он встретился с ней взглядом, на губах у него заиграла улыбка.
Сколько было в ее взгляде стыдливости, восхищения, счастья!
Теплый сильный ветер гнал опавшие листья; небо, покрытое сизыми облаками, низко нависло над головой. Раскинувшийся перед ними ландшафт казался точно выгравированным. Лишенные листьев деревья, покачивавшиеся под напором ветра, выделялись на фоне неба кружевом обнаженных ветвей.
О, как хорошо, как божественно хорошо жить, ехать верхом и чувствовать себя такой счастливой, напевало Доре ее сердце.
Все ее молодое существо, полное радости жизни, звучало в унисон с ясным, светлым днем.
Минувший вечер казался далеким.
Глаза Тони, который ехал рядом с Дорой, случайно остановились на ее раскрасневшемся лице, и его лицо тоже сразу преобразилось и приняло более мягкое выражение.
На Доре сосредоточилась вся его упрямая гордость, которую он скрывал и которая от этого была еще сильнее.
Рекс значил для него очень мало; он постоянно хворал, а когда бывал здоров, упорно молчал и вообще был очень замкнут. Помимо того, старая рана, причиной которой было рождение сына, не зажила и никогда не могла зажить. Но Дора…
– Какова! – хрипловатым голосом бросил он проезжавшему Пемброку, смотря своими воспаленными глазами на Дору.
Пемброк, который разделял его восхищение Дорой, но любил вместе с тем и Рекса, кивнул головой в знак согласия и шутливо сказал:
– Победительница, Тони, что и говорить – руки по швам!
На поле показался Пан, который ехал, направляясь к ним. Оба мужчины смотрели на него; Тони нахмурился.
Пан подъехал к Доре, и они помчались рядом, во главе кавалькады.
Пемброк повернул лошадь и поехал в сторону.
Глава 10
Немногие имеют дар отступать, не достигнув того, чего желают; еще более немногим дана способность остановиться вовремя и зафиксировать положение, так как для этого нужна известная ловкость, а ловкость редко бывает соединена с бескорыстием; утонченная любовь почти всегда требует жертвы.
