Джулия Куинн - Мистер Кэвендиш, я полагаю..
Это были последние слова, произнесенные между ними, дальше они ехали молча, пока не оказались в нескольких минутах от Белгрейва, где Одли нарушил молчание:
— Нам необходимо выдумать какую–нибудь историю.
Томас посмотрел на него с подозрением.
— Полагаю, что вы не желаете объявлять, что я ваш кузен — сын старшего брата вашего отца, если быть точнее, — пока у вас нет доказательств.
— Несомненно, — подтвердил Томас. Его голос дрогнул, главным образом потому, что он рассердился на себя за то, что сам не поднял этот вопрос.
Взгляд, который Одли адресовал ему, был невероятно раздражающим. Все началось с улыбки, которая быстро превратилась в ухмылку.
— Мы будем старыми друзьями, так?
— Из университета?
— Э, нет. Вы боксируете?
— Нет.
— Фехтуете?
Мастерски.
— Возможно, — сказал он, пожав плечами.
— Тогда вот наша история. Мы учились вместе фехтованию. Несколько лет назад.
Томас смотрел прямо перед собой. Белгрейв виднелся совсем близко.
— Сообщите мне, если пожелаете попрактиковаться, — сказал он.
— У вас есть снаряжение?
— Все, что вам потребуется…
Одли поглядел на Белгрейв, который теперь нависал над ними как каменный людоед, заглатывающий последние темноватые лучи солнца.
— А также все, что не потребуется никому, как мне кажется.
Томас не стал комментировать его слова, просто спешился и вручил поводья ожидавшему их лакею. Он зашагал внутрь, спеша оставить этого человека позади. Он не то чтобы хотел игнорировать его, он хотел гораздо большего — забыть о нем.
Подумать только, насколько прекрасной была его жизнь всего каких–то двенадцать часов назад.
Нет, пожалуй, восемь. Восемь часов назад он слегка развлекся с Амелией.
Да, это был оптимальный водораздел между его старой жизнью и новой. После–Амелии, до–Одли.
Безукоризненный.
Но как бы широко не простирались герцогские возможности, они не могли повернуть время вспять, а потому, принимая свой обычный вид человека опытного и крайне сдержанного, он быстро отдал дворецкому распоряжения относительно мистера Одли и вошел в гостиную, где его ждали бабушка и Грейс.
— Уиндхем — оживилась его бабушка.
Он коротко ей поклонился.
— Я послал вещи мистера Одли в синюю шелковую спальню.
— Превосходный выбор, — одобрила его бабушка. — Но я должна повториться. Не называй его мистером Одли в моем присутствии. Я не знаю этих Одли, и не желаю их знать.
— Не уверен, что и они хотели бы вас узнать. — Это мистер Одли вошел в комнату, шагая быстро, но бесшумно.
Томас посмотрел на бабушку. Она всего лишь изогнула бровь, словно указывая на собственное величие.
— Мэри Одли — сестра моей покойной матери, — заявил Одли. — Она и ее муж, Уильям Одли, приняли меня при моем рождении. Они воспитали меня как родного сына и по моей просьбе дали мне свое имя. И я не собираюсь от него отказываться.
Томас ничего не мог с собой поделать — он наслаждался ситуацией.
Затем Одли повернулся к Грейс и поклонился ей.
— Вы можете называть меня мистером Одли, если хотите, мисс Эверсли.
Грейс слегка присела в идиотском реверансе, затем взглянула на Томаса. Зачем? Спросить разрешения?
— Она не может уволить вас за то, что вы воспользуетесь его официальным именем, — нетерпеливо сказал Томас. Боже, это становится утомительным. — Если же она сделает это, то я уволю вас с пожизненным содержанием и отошлю в одно из наших многочисленных имений.
— Это заманчиво, — пробормотал Одли. — Как далеко она может быть отправлена?
Томас почти улыбнулся. Как бы ни раздражал его мистер Одли, временами он был забавен.
— Я думаю, куда–нибудь в наши дальние владения, — прошептал Томас. — В это время года Внешние Гебридские острова прекрасны.
— Вы — ничтожество, — прошипела его бабушка.
— И почему я терплю ее? — громко спросил Томас. После чего, поскольку этот день был чертовски долгим, а благотворное действие пива уже закончилось, он пошел в кабинет и налил себе выпить.
И тут заговорила Грейс, как она делала всегда, когда считала, что обязана защитить вдову:
— Она ваша бабушка.
— Ах да, родная кровь, — вздохнул Томас. Он чувствовал, что начинает язвить. Хотя ни на йоту не был пьян. — Мне говорили, что она гуще, чем вода. Жаль. — Он посмотрел на Одли. — Вы скоро поймете.
Одли только пожал плечами. Или, может быть, он этого не делал. Возможно, Томасу просто показалось. Он должен был отсюда уйти, подальше от этих трех человек, подальше от всего, что звалось Уиндхем, Кэвендиш, Белгрейв или любым другим из пятнадцати титулов, прилагаемых к его имени.
Он повернулся, в упор посмотрев на свою бабушку.
— Моя работа здесь выполнена. Я вернул блудного сына к вашей любящей груди, и в мире все стало хорошо. Не в моем мире, — он не смог не добавить, — но в чьем–то мире обязательно.
— Не в моем, — сказал Одли, медленно и лениво улыбнувшись. — На тот случай, если вам это интересно.
Томас быстро на него взглянул.
— Мне не интересно.
Одли любезно улыбнулся, а Грейс, благослови ее Бог, казалось, была готова снова встать между ними, если они опять нападут друг на друга.
Он наклонил к ней, выражая что–то вроде одобрения, затем одним ужасающе большим глотком осушил свой напиток.
— Я уезжаю.
— Куда? — потребовала вдова.
Томас задержался в дверях.
— Я еще не решил.
Действительно, какое это имеет значение. Подойдет любое место. Только бы не оставаться здесь.
Глава восьмая
Это не Уиндхэм там? – Амелия моргнула и прикрыла рукой глаза от солнца (казалось, что ее перегруженная украшениями шляпка, убьет ее уже этим утром), всматриваясь в улицу. – Это ведь он, правда?
Ее младшая сестра Милли, сопровождавшая ее в поездке в Страмфорд, наклонилась к ней, чтобы было лучше видно:
— Это точно Уиндхэм. Маму это не порадует.
Амелия нервно посмотрела через плечо. Ее мать, которая сейчас находилась неподалеку, в магазине, все утро ужасно напоминала дятла. Тук, тук, тук, Амелия, делай то, тук, тук, тук, не делай это. Надень шляпку, у тебя появляются веснушки, нужно сидеть изящнее, герцог никогда не захочет жениться не тебе.
Тук, тук, тук, тук, тук, тук, тук.
Амелия никак не могла понять, каким образом ее осанка за завтраком в ее собственной комнате связана с тем, что герцог не сможет назначить дату свадьбы. И еще она никогда не понимала, каким образом матушка точно знала, кто именно из пяти ее дочерей стащил немного марципана, или случайно впустил собак, или (Амелия вздрогнула – это было на ее совести) перевернул ночной горшок на ее любимый халат.
Поморгав, чтобы сфокусировать зрение, Амелия снова посмотрела через улицу на человека, на которого обратила внимание сестры.
