Дженнифер Хеймор - Дерзкая невинность
— Тем не менее в следующем году я все же поеду.
— О, нам будет вас не хватать, — заверила Серена. — И как долго вы будете в Лондоне?
— Месяц, может, два.
Джонатан покачал головой:
— Все-таки странная женщина моя бабушка. Всегда проводит зиму в Лондоне. Почему бы не поехать туда весной, в более приятную погоду, когда там собираются все ее друзья?
— Она предпочитает жить так, — ответила старая графиня. — Делать то, что хочет, не опасаясь вдруг столкнуться с леди X. или леди У. и быть вынужденной вести с ними вежливые светские беседы.
— Мне известно из первых рук, что она терпеть не может быть вежливой, — подколол Джонатан свою мать.
Серена бросила на мужа укоризненный взгляд.
— Мне бы хотелось с ней познакомиться.
— Познакомитесь, моя дорогая, познакомитесь. Я намерена привезти ее сюда.
Джонатан фыркнул:
— Желаю вам удачи в этом нелегком деле, мадам. Она вам понадобится.
— Я постараюсь, сын мой.
Джессика поцеловала в щечку Марджи и встала.
— Не знаю, будет ли дождь, но я намерена отправиться к Беатрис.
— Ты уверена? — Оливия посмотрела на темные тучи за окном. — Наверняка он скоро пойдет.
— Возьми карету, — предложил Джонатан.
— Спасибо, Джонатан. Если не возражаешь, я воспользуюсь твоим предложением. Честно говоря, я не боюсь промокнуть, потому что могу взять зонтик, но мне не хочется испачкать грязью платье.
Джонатан встал, чтобы вызвать слугу.
— Я знаю, что ради своей закадычной подруги ты пройдешь и по грязи, но будет лучше, если ты поедешь к ней в карете.
— Я не понимаю, почему леди Фенвик ни разу не приходила к нам с тех пор, как лорд Фенвик уехал из Броктон-Холла, — сказала Серена.
— О! — замялась Джессика. — Она предпочитает оставаться у себя дома.
— Но почему? — не унималась Серена.
Джессика прикусила губу.
— Я обещала никому не говорить.
Все посмотрели на нее в недоумении. Даже джентльмены оторвались от своих карт.
Оливия улыбнулась:
— Ты хорошая подруга, Джессика. Верная. Я бы хотела, чтобы у меня был такой друг, как ты.
— Я ведь не только твоя сестра, Лив.
— Я знаю.
— Но почему она не хочет, чтобы ты рассказала о ее секрете? — удивилась Феба. — У нее неприятности?
Джессика обернулась к Фебе, но лишь пожала плечами:
— Я правда не могу сказать. Прошу тебя, Феба, не заставляй меня.
Джонатан закрыл дверь за слугой и вернулся к карточному столу.
— Карета будет через несколько минут.
— Спасибо, Джонатан. Я сбегаю наверх за своими вещами, а потом подожду на крыльце. Вернусь к обеду: мне очень хочется попробовать суп из бычьих хвостов, которым Беатрис и кухарка решили накормить нас за обедом.
— Хорошо, Джесс. Желаю хорошо провести время, — напутствовала Серена.
Когда Джессика ушла, Феба протянула:
— Я беспокоюсь за эту девушку.
— За Джессику? — спросила Оливия.
— Нет. За леди Фенвик.
— Я тоже. — Оливия прижала к себе Марджи и погладила ее по волосам. В ответ Марджи зажала в кулачке прядь волос Оливии и сунула его в рот. — Тебе нравится вкус моих волос, Марджи?
— Я уверена, она находит его восхитительным, — простонала Феба. — Она все тащит в рот.
— Вчера вечером она пыталась лишить меня пальцев на ногах, — с восторгом признался Себастьян. — Не правда ли, моя малышка?
Услышав голос отца, Марджи повернула голову. Потом вытащила кулачок изо рта и протянула его отцу.
— Па-па!
Лицо Себастьяна расплылось в улыбке.
— Вы слышали? Она назвала меня папой!
Джентльмены стали хлопать Себастьяна по спине, поздравляя его с выдающимися способностями его потомства, а Феба вскочила со стула и бросилась к дочери.
— Ах, Марджи, ты сказала папа? Скажи еще раз, дорогая!
Марджи снова нашла волосы Оливии и дернула за них.
— Ой! Больно! — Оливия попыталась разжать пальчики Марджи.
С другого конца комнаты вдруг раздался всхлип. Оливия не сразу поняла, что это не Марджи, и увидела, как со своего стула встала Серена.
— О! — простонала Серена. — Мама дорогая!
По юбке Серены расплылось кровавое пятно. Она пошатнулась. Джонатан вскочил и, перевернув карточный стол, бросился к ней. Он успел подхватить ее в тот момент, когда она лишилась сознания и начала падать.
Джонатан отнес Серену в спальню, а Макс и Лэнгли поспешили в деревню за доктором. Спустя два часа доктор вышел из спальни, подтвердив, что Серена потеряла ребенка.
Серена лежала в постели. Ее лицо было таким бледным, что казалось почти голубоватым. Она потеряла много крови, и хотя доктор сказал, что непосредственная опасность миновала, он посоветовал ей оставаться в постели еще дня два. Феба и Оливия сидели на стульях у ее ног, а Джессика, которая не успела уехать, села напротив.
— Ах, Серена! — Феба вытерла слезы носовым платком. — Тебе очень больно?
— Немного.
— Мне так жаль, — пробормотала Оливия. — Ты этого так ждала.
— Будет другой. — Серена старалась придать голосу уверенности, но боль в глазах выдавала ее. — Я привыкла смотреть на тебя, Лив, сверху вниз, когда ты в кровати, а не снизу вверх, — слабо улыбнулась она Оливии.
— Я надеюсь, что мне больше никогда не придется стоять у твоей постели, за исключением того радостного момента, когда буду держать твою руку при рождении твоего здорового малыша.
Серена закрыла глаза, по щекам потекли слезы.
— Я тоже на это надеюсь.
В комнату вошел Джонатан. Он смотрел только на Серену, не замечая присутствия сестер.
Джонатан сел на край постели и, наклонившись, заключил Серену в объятия.
— Серена, — сказал он, уткнувшись ей в шею. — Почему ты мне ничего не сказала?
— Я думала… Ждала подходящего момента. Но теперь мне кажется, что где-то в глубине души я знала, что со мной что-то не так, но не хотела, чтобы ты начал заранее надеяться.
Оливия и ее сестры одновременно встали и направились к двери, чтобы оставить Серену и Джонатана наедине.
— Ты должна была мне сказать… — услышали они его голос. — Я должен знать такие вещи… знать, как ты себя чувствуешь, о чем думаешь…
Оливия тихо прикрыла за ними дверь. Стоя в полутемном коридоре, три сестры обменялись скорбными взглядами.
Глава 7
Оливия не могла заснуть. Шел дождь со снегом, а от сильных порывов ветра в окно все время стучала ветка дерева. Оливия лежала вытянувшись, стараясь рассмотреть в темноте рисунок из цветущих роз на покрывале.
Ей было холодно и одиноко. Грусть накатывала на Оливию волнами: то отступая, то, наоборот, достигая высшей точки, за которой было отчаяние.
