Дженнифер Хеймор - Дерзкая невинность
— Я сомневаюсь, что мы вообще сможем играть. Прошлой ночью были заморозки, уже холодает. Завтра земля вообще превратится в лед.
— Черт, — пробормотала Оливия. — Как долго погода будет против нас?
— Не успеем мы оглянуться, как наступит весна. А до тех пор мы найдем себе другие интересные занятия.
— Вы меня дразните, лорд Хэсли? — Оливия уловила хитрый блеск в его глазах.
— Угадайте. Любое занятие будет мне в радость, если вы будете принимать в нем участие.
Оливия вдруг поняла, что чувствует то же самое. Ей нравилось, как Макс слегка наклоняет голову, когда слушает ее, словно все, что она говорит, для него важно. Нравилось, когда он с искренним интересом расспрашивает о ее жизни и о ее семье. А уж когда он к ней прикасался… Хотя в последнее время это случалось гораздо реже, чем ей хотелось бы.
— Я наконец понял, почему ваша семья так о вас заботится. Они просто хотят, чтобы не было рецидивов малярии.
Оливия фыркнула.
— Они считают, что каждая моя прогулка может оказаться последней.
— А вы с этим не согласны? Вы не думаете, что ваша физическая активность провоцирует болезнь?
— Я совершенно в этом уверена.
— Тогда что?
— Не знаю. Приступы такие нерегулярные.
— А как часто они случаются?
— Раз или два в году. Последний был прошлой зимой.
— Я думал об этом. Мне кажется, что если бы температура поднималась после прогулок, вы бы заболели в тот день, когда мы попали под ливень. Помнится, вы тогда промокли до нитки и замерзли.
— Мег страшно на меня рассердилась и была зла на Джонатана за то, что он не перекинул меня через седло и не домчал меня домой до дождя.
— И все же вы не заболели. А заболели сейчас. Что могло стать причиной? Вы считаете, что это теннис?
— Я уверена, что не теннис. Мы столько раз играли и даже в более холодную погоду, и ничего не случилось.
Очень хотелось бы знать причины, вызывающие лихорадку.
Макс наклонился к ней еще ниже, и Оливия закрыла глаза.
— Вы устали?
— Нет, — выдохнула она.
Макс коснулся губами ее рта, ожидая ответа на его действия. Оливия разомкнула губы и слилась с ним в поцелуе, заставившем ее сердце учащенно забиться. Незнакомые ощущения завихрились по ее телу, словно струйки сладкого дыма. Оливия глубоко вдохнула его мужской запах, так отличавшийся от женских ароматов, окружавших ее столько лет. Она ощущала его силу и твердость, хотя с ней он всегда был нежен. В нем удивительно уживались противоположности — сила и мощь с мягкостью и состраданием, что так нравилось Оливии.
Ее все больше захватывал этот поцелуй. Макс прикоснулся свободной рукой к ее щеке и, откинув пряди волос от ее лица, принялся гладить ее. Оливия чувствовала, как пальцы его большой ладони дрожат.
Скрипнули петли, и дверь открылась. Но даже этот звук, вернувший Оливию к реальности из сладких грез, не мог заставить ее отпрянуть от Макса.
Медленно, с громадным усилием Макс отодвинулся. Оливия открыла глаза и, оторвав взгляд от него, увидела стоявшую в дверях Серену.
Ладонь Макса соскользнула со щеки Оливии, и кровь прилила к ее лицу.
Макс поклонился:
— Миледи.
— Лорд Хэсли. — Голос Серены был чуть резче обычного.
Наступила неловкая пауза, после чего Серена вошла и закрыла за собой дверь.
— Мне, по-видимому, следует притвориться, что я ничего не видела.
Ничуть не смутившись, Макс улыбнулся и кивнул. Потом посмотрел на Оливию:
— Так до завтра?
Он все еще держал ее руку. Пожав ее на прощание, Макс вышел.
Серена дождалась, когда за ним закроется дверь, и села на освободившееся место.
— Ты чувствуешь себя лучше.
— Мм.
Смущение быстро прошло. Оливия принялась рассматривать рисунок на покрывале: на темно-зеленом фоне цвели розы.
Потом перевела взгляд на Серену.
— Ты намерена играть в старшую сестру, Серена? Будешь меня ругать?
Серена смотрела на Оливию, явно размышляя, как ей себя вести, и наконец ответила:
— Нет.
— Вот и хорошо. — Оливия подняла взгляд к потолку.
— Я знаю, что между тобой и лордом Хэсли возникла взаимная симпатия.
— Хм. Ты так это называешь? Симпатия?
— Я так думаю. По правде говоря, — сказала Серена, скрестив руки на груди, — я никогда этого от тебя не ожидала, Оливия.
— Я сама от себя этого не ожидала. — О, как ей нравится Максвелл Бьюкенен! Как ей нравятся его поцелуи. Она вздохнула. — Очевидно, я все-таки не святая, как оказалось.
— Выходит, что нет, — улыбнулась Серена. — Все же после одного сезона в Лондоне ты очень ясно дала понять Джонатану и мне, что хочешь жить с нами. Что тебя не интересуют джентльмены и ты не намерена выходить замуж.
— Я так же настроена и сейчас.
— Неужели? — усомнилась Серена.
— Разумеется. Лорд Хэсли уедет через несколько недель и заберет с собой свои поцелуи, и моя жизнь потечет так, как я и планировала. Это всего лишь временное… увлечение.
— Ты правда так думаешь?
— А разве может быть иначе? — Оливия знала, что у Макса есть своя жизнь вне стен этого дома. Скоро он станет герцогом и даже не подумает жениться на ком-либо вроде нее, женщине без состояния, связей в обществе и с сомнительным здоровьем.
Конец их взаимоотношений неизбежен, хотя мысль о том, что Макс уедет, ранила ее душу.
— Ах, Оливия. Как ты думаешь, что происходит между тобой и лордом Хэсли?
— Ну… Мне он очень нравится. Мне приятно его общество.
— А ему, совершенно очевидно, приятно твое. А наблюдая за тем, как он беспокоился о тебе последние несколько дней, я бы сказала, что он любит тебя.
— Да, я тоже так думаю. — Оливия вспомнила его поцелуй. Неудивительно, что женщины теряют головы от мужских ласк. Поцелуй Макса убеждал Оливию, что он готов ради нее на все, что он может преподнести ей весь мир на серебряном подносе.
Несмотря на полное отсутствие какого-либо опыта, у Оливии все-таки оставалась пусть капелька, но здравого смысла. Даже если он ее любит, она не скроена по меркам герцогини.
Оливия никогда еще так о себе не думала… до этого времени.
— Дорогая, прежде всего я желаю, чтобы ты была счастлива. Я не хочу, чтобы он сделал тебе больно.
Оливия на минуту задумалась.
— Ты и вправду думаешь, что Макс может сделать мне больно? Что он на это способен?
— Да. Я не думаю, что он специально это делает, но мне кажется, что он захочет большего. Ведь он мужчина, в конце концов. А когда он покинет Стрэтфорд-Хаус, он заберет твою добродетель с собой, и ты больше никогда ее не вернешь. Ты сможешь смириться с этой потерей и не будешь чувствовать себя преданной?
