Елена Арсеньева - Краса гарема
«Вот те на, – насмешливо подумала Марья Романовна, – не зря бывший супруг пенял Жаклин: любит-де она глазки строить молодым красавцам! Сделавшись турецкой наложницей, она ничуть не переменилась. То, дрожа, расписывает невероятные достоинства своего господина, а то такого косяка на сторону дает, что аж искры из глаз… А ведь играет эта рыжая бабочка с огнем, ох, играет…» Марья Романовна мигом вспомнила, как читала у лорда Байрона о турецких нравах: чуть поймают гаремницу не то что на измене, но даже на помысле о ней – и тотчас, немедля, в мешок и на дно Босфора, а то и похлеще казнь измыслят – в свежесодранную бычью шкуру зашивают виноватую вместе с кошкой. Шкура постепенно засыхает, уменьшаясь в размерах и сковывая в своих смертельных объятиях этот визжащий, шипящий, царапающийся клубок…
Даже мороз по коже прошел… Марье Романовне стало на миг ужасно жаль рыжую красотку, но тут же она напомнила себе, что Жаклин – враг ей, эта француженка пленницу ничуть не жалела бы. Однако мысли текли своей волею дальше, и Маша призадумалась: а не потому ли Жаклин так бравировала полным отсутствием у себя ревности к новой пассии своего господина, что по уши влюблена в Надира? Очень похоже на правду, очень… только вот что проку с той любви?
Как ни мало знала Марья Романовна о гаремах, все же слово «евнух» было ей известно. Конечно, прежде всего из Пушкина, который называл в «Бахчисарайском фонтане» евнуха «угрюмый сторож ханских жен»:
Ему известен женский нрав,
Он испытал, сколь он лукав
И на свободе, и в неволе.
Взор нежный, слез упрек немой
Не властны над его душой:
Он им уже не верит боле.
…Он по гарему в час ночной
Неслышными шагами бродит;
Ступая тихо по коврам,
К послушным крадется дверям,
От ложа к ложу переходит:
В заботе вечной, ханских жен
Роскошный наблюдает сон,
Ночной подслушивает лепет;
Дыханье, вздох, малейший трепет —
Все жадно примечает он.
И горе той, чей шепот сонный
Чужое имя призывал
Или подруге благосклонной
Порочны мысли доверял!
Вот таким, наверное, именно евнухом был Керим с его щекастым, обрюзгшим, безбородым и безусым неприятным лицом. Марья Романовна помнила, как Айше пренебрежительно бросила ему: «Ты ведь не мужчина!» Да, бродить по гарему в час ночной и наблюдать за спящими красавицами мог только не мужчина. Мерин холощеный! Однако Надир похож скорей на исправного, неутомимого жеребца, чем на мерина. И все же он не мог быть нормальным мужчиной, иначе не служил бы в гареме. «Наверное, – подумала Марья Романовна, – его лишь недавно лишили мужественности, оттого он и не успел превратиться в обрюзгшее подобие Керима». Значит, пылкие взгляды Жаклин напрасны…
«А впрочем, что мне до нее? – неприязненно нахмурилась Марья Романовна. – Хочет по острию ходить и жизнью рисковать – да и пускай!»
– Почему-то не вижу я на твоем лице восторга, – насмешливо проговорила между тем Айше, которая не замечала опасных забав Жаклин, так как глаз не сводила с Маши. – Конечно, ведь твой наряд не завершен. Тебя нужно накрасить.
– Что?! – почти в ужасе воскликнула Марья Романовна. – Но ведь только непотребные девки…
– Оставь свои русские глупости! – ледяным тоном перебила ее Айше. – Женщина на Востоке похожа на благоухающий цветок, ибо ее тело умащено благовониями и спрыснуто душистой водой. А еще восточная прелестница напоминает прекрасную картину, принадлежащую кисти великого художника. Ты тоже будешь такой. Если выбор господина падет нынче на тебя, мы умастим твое тело ароматным маслом, смешанным с блестками. Также удалим волосы с твоего тела – везде: и под мышками, и между ног, и на ногах, если они там есть. Будь моя воля, я бы велела выкрасить твои косы в черный цвет: по-моему, эти ваши белесые и рыжие космы, – тут последовал выразительный взгляд в сторону Жаклин, которая только возмущенно фыркнула в ответ, – весьма уродливы. Но господин не разрешил мне этого делать. А пока я велю подать хны. Мы покрасим тебе ногти на руках, на ногах, а также ладони и ступни. Если придется готовить тебя на ложе господина, мы покрасим тебе лобок и живот над ним – ровно на четыре пальца, не выше. Кроме того, подведем твои невыразительные брови так, чтобы они сходились на переносице, – вот как у меня! – Айше бросила самодовольный взгляд в зеркало. – Ну и губы подрисуем кармином, ведь при виде умело подкрашенных губ у мужчины непременно возникнет желание припасть к ним…
Марья Романовна слушала эту речь примерно с тем же чувством, с каким грешник, вступающий в обитель Вельзевула, выслушивает перечень уготованных ему вечных мучений. Она только хотела выкрикнуть возмущенно: «Нет, никогда, ни за что!» – но вспомнила, что залогом ее покорности является встреча с Наташей, – и прикусила язычок. Однако такая угрюмая тоска отразилась на ее лице, что Айше злорадно расхохоталась и уже повернулась к двери, вероятно, собираясь позвать прислужницу, чтобы приказать ей принести краску, как вдруг парчовая завеса одной из дверей откинулась и в комнату вкатилась расплывшаяся фигура Керима, облаченного, как и прежде, в попугайно-яркие одеяния.
– Господин прибыл! – провозгласил он торжественно.
* * *– Боже мой, он сбежал! И вы позволили ему уйти! – воскликнули в один голос Свейский и Казанцев, а Прасковья Гавриловна сопроводила их возмущенный дуэт ошарашенным: «Охти мне, охтиньки!»
– Вы, свет-маменька, уж идите к себе да прилягте и усните, – с превеликой нежностью проговорил Охотников, целуя руку Прасковьи Гавриловны и с заботливой непреклонностью выпроваживая ее из комнаты, причем почтенная дама послушалась сына с безропотностью ребенка. – Я все улажу! Только, прежде чем лечь, велите Фролу приготовить ванну и ужин для нашего позднего гостя.
Прасковья Гавриловна, в которой тут же пробудилась радушная хозяйка и ожило несомненное доверие ко всем делам и поступкам сына, удалилась совершенно успокоенная.
Притворив за ней дверь, Охотников резко повернулся к друзьям, и Свейский даже отпрянул от его внезапного – ни здрасьте, как говорится, ни до свиданья (впрочем, никакое «до свиданья» в сем случае, при начале встречи, было вовсе неуместно!) – вопроса:
– Извольте объяснить, что вы имели в виду!
– Нет, это вы извольте объясниться! – в отчаянии вскричал Казанцев, уже позабывший о своих не делающих ему чести размышлениях и не сомневавшийся, что все дело с розыском похищенных дам вполне бы уладилось, кабы загадочный ремонтер остался в руках Охотникова. – Я видел, как ловко вы связали Сермяжного! Вы приготовили веревку заранее – значит, он чем-то вызвал ваше подозрение. И так вдруг выпустить из рук… и даже не сделать попытки схватить?!
