Симона Вилар - Обрученная с розой
Однако через час, когда он, уже без аббата, предстал перед настоятельницей, его ждало разочарование. Вернув ему футляр с драгоценностями, аббатиса Бриджит сухо заявила, что Анна Невиль возвращает рубины и категорически отказывается встретиться с Ричардом Глостером.
Герцог опустил голову, желая скрыть досаду и злость. Девчонка, оказывается, до сих пор не угомонилась из-за истории с несостоявшимся замужеством.
– Матушка Бриджит, – вкрадчиво начал он. – Я приехал сюда, как мне уже случилось говорить, по приказу короля. Поэтому я должен увидеться с девицей во что бы то ни стало. Я велел, чтобы вы подготовили ее к свиданию со мной, так что не откажите в любезности проводить меня к ней sine mоrе[22].
Аббатиса попыталась возразить, но холодный, как сарацинский клинок, взгляд Глостера пригвоздил ее к месту. Она нервно теребила четки. Видимо, чувство долга и страх перед этим колченогим горбуном боролись в ней. Наконец она утомленно проговорила:
– Видит Бог, я стремилась до конца исполнить свой долг.
– Это так, ибо ваш первейший долг – повиноваться законному государю.
– Я уступаю, милорд, потому что не имею возможности вам противостоять. Следуйте за мной.
Она повела Ричарда по шедшей вокруг всей обители галерее. Отсюда сквозь проемы окон Ричард видел хозяйственные дворы и огороды, на которых трудились монахини. Средь их черных одеяний там и сям виднелись серые облачения воспитанниц и послушниц.
Неожиданно совсем рядом раздались звонкие голоса и смех. Между колонн мелькнули какие-то силуэты, а под ноги аббатисе бросился пушистый рыжий котенок. Трое послушниц устремились за ним. С разбегу они едва не сшибли с ног настоятельницу.
Смущенные и растрепанные, девушки замерли. Затем две из них попятились, а третья, склонившись, подхватила на руки котенка
Когда она подняла глаза, Ричард понял, что перед ним дочь Уорвика. Сходство с Делателем королей было разительным. Ричард втянул ноздрями воздух – бутон распустился, и дурнушка превратилась в красавицу.
Аббатиса, сделав знак другим воспитанницам удалиться, подошла к Анне.
– Прости меня, дитя, – мягко сказала она, – но этот господин настаивает на встрече с тобой.
Она испытывала неловкость, и голос выдавал ее. Анна в упор взглянула на Глостера.
– С каких это пор кто ни попадя может врываться в женский монастырь и требовать выполнения своих условий? – Голос ее звенел. – Я вижу, мир перевернулся, если творится подобное.
Глостер от неожиданности лишился дара речи. Видно, характер строптивой Анны не изменился. Но это не имеет значения. Он опытный укротитель.
Герцог внезапно заметил, что не слишком рассержен, потому что будущая герцогиня Глостерская пришлась ему по вкусу.
Аббатиса положила руку на локоть девушки.
– Я вынуждена повиноваться, Анна. Его светлость прибыл по повелению короля Эдуарда – да продлит Господь его дни.
Она говорила не так твердо, как всегда. Голос ее был полон печали и слегка дрожал. Ей было стыдно за свою слабость.
Анна взглянула на нее с сочувствием.
– Матушка, я ни в чем вас не упрекаю. Что бы вы ни решили, я подчиняюсь.
Аббатиса вздохнула.
– Следуйте за мной.
Анна, все еще не отпуская котенка и не глядя на Ричарда, двинулась за ней. Герцог замыкал шествие.
Подняв щеколду, аббатиса отворила низкую тяжелую Дверь, и они очутились в небольшом помещении или скорее в часовне, так как ее стены украшало распятие, перед которым горели четыре лампады.
Скудный дневной свет почти не проникал через забранное решеткой узкое окно.
Взяв небольшие песочные часы, аббатиса перевернула их.
– Полчаса более чем достаточно для беседы со скромной воспитанницей монастыря.
Она вышла. Ричард и Анна стояли в полумраке, И герцог бесцеремонно разглядывал девушку.
Она не была красива той правильной красотой, какой славилась ее сестра, и не обладала столь яркой внешностью, как Элизабет Грэй. Однако лицо ее светилось тем внутренним светом, который изобличает живую, сильную душу. К тому же она была и прехорошенькая. Ричард Глостер отметил, что Анна принадлежит к тем представительницам слабого пола, которых время щадит, и они расцветают с каждым годом, И ни подростковая угловатость, ни резкость движений не могли ввести в заблуждение на сей счет.
Пятнадцать лет… Анна Невиль была высокой, пожалуй, излишне высокой для своего возраста. Под платьем тонкой шерсти проступала худенькая фигура – свидетельство юности и подвижности, а отнюдь не слабого здоровья. У девушки были длинные ноги, узкие бедра, округлая маленькая грудь. Худышка – если бы глаз не очаровывала плавная соразмерность всех линий. У Анны было круглое, как у подростка, лицо, капризный, чуть вздернутый носик, рот, пожалуй, немного великоват, но пухлый и свежий, как у ребенка, длинная, чуть склоненная вперед шея. Очарованию девушки не вредили даже легкие веснушки. А глаза… Редкостного ярко-зеленого цвета, сияющие, как орошенные чистой утренней росой изумруды в оправе миндалевидного разреза…
Изогнутые горделивой дугой брови и высокий чистый лоб сразу выдавали дочь Уорвика. Капюшон глухого платья был откинут, и Ричард мог любоваться ее пышными волосами густого темно-каштанового отлива.
Хотя он вел себя довольно бесцеремонно, Анна не смутилась и, продолжая гладить котенка, вопреки этикету, заговорила первой:
– Его светлость герцог не нуждается в рекомендациях. Его внешность ярче всяких эмблем и девизов выдает нем Йорка-младшего.
Ричард развел руками:
– Увы, достойная девица. Природа не столь благосклонна ко мне, как к вам. Я таков со дня рождения, и бремя, которое Господь возложил на меня, всегда со мной. Однако вы, клянусь вечным спасением, изменились ut flos in septis secretus nositur hortis[23]. И я в восхищении, миледи.
Он склонился в поклоне. Губы Анны чуть дрогнули. «Она, пожалуй, тщеславна и падка на лесть», – решил Ричард и тут же рассыпался в цветистых комплиментах. Но умолкнул, поскольку обнаружил, что Анна не слушает его. Опустившись на каменную скамью, она играла с котенком.
Ричард взглянул на нее. Какое-то время девушка словно не замечала его, но затем откинула прядь волос, упавшую на лоб, и повернула лицо к герцогу.
– Что же вы замолчали?
– Вы ведь не слушаете. Это животное занимает вас больше, чем злополучный калека.
Анна встала.
– Я согласилась выслушать вас, милорд, не для того, чтобы убедиться, что вы достойны занять кафедру риторики в Оксфорде. К чему столь пышное красноречие? Вы ведь преодолели столько миль вовсе не за тем, чтобы обольстить меня.
