На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина
— Просто желаю запомнить все это, чтобы этой ночью, когда меня снова потревожат в камере, я ответил именно то, что от меня хотят услышать. Потому что ровно до этого момента и подумать не мог о том, что меня могут обвинять в подобном. Это просто абсурдно!
Следователь некоторое время пристально смотрел на Рихарда после этих насмешливых слов, а потом поднялся с места и подошел к окну, где стоял и смотрел в небо.
— Мне кажется, вы не совсем понимаете, что сейчас происходит, майор, — произнес он через минуту. — Вы все еще живете вчерашним днем, когда были бароном, кавалером Рыцарского Железного креста, героем нации и «Соколом Гитлера». Теперь вы никто из всего перечисленного. Вы — предатель фюрера, рейха и своей нации, а потому вы — никто. Позвольте мне прояснить, что вам грозит сейчас: виселица, если вас лишат звания и исключат из рядов вермахта, а дело передадут в Народный суд, или расстрел по решению Имперского военного суда, если все-таки повезет сохранить свое положение в рядах армии. Поэтому я настоятельно рекомендую вам сотрудничать со следствием, быть откровенным по всем вопросам, в том числе касательно ваших сообщников и тем самым получить снисхождение. И возможно, приговор будет не так суров.
Снисхождение. Это прозвучало так, словно Рихард уже был заранее осужден, и теперь оставалось только решить, каким должно быть наказание. Перечисленным преступлениям перед рейхом он мог найти только одно соответствие — помощь «Бэрхен». За исключением шпионажа, пособничества противнику и прочего. Разве это похоже на правосудие?
— Правосудие? — сухо рассмеялся следователь в ответ на его озвученное вслух последнее замечание. — Право и закон — лишь благороднейшая форма приказа фюрера, майор. А приказ фюрера довольно ясен. Искоренять предательство самым жестоким образом, особенно если оно влечет за собой разложение военной мощи рейха. Ваша беда, как я погляжу, что вы все еще во власти своих собственных суждений. Устаревших напрочь и совершенно вредоносных.
Допрос был начат с совершенно простых вопросов и продолжался несколько часов. Сначала следователь расспрашивал Рихарда о моментах его биографии, об учебе в гимназии и дальнейшем обучении в летной школе. Это были простые вопросы, которые, впрочем, порой вызывали у Рихарда затруднения. Он порой путался в именах сокурсников или в званиях инструкторов. Затем он обнаружил, что у него практически полностью стерлись из памяти события войны в Испании, где он когда-то летал добровольцем, желая получить военный опыт. Не смог назвать, за что именно и когда получил Испанский крест и медаль за эту кампанию.
— Как это должно быть сейчас удобно, — отметил гауптштурмфюрер с иронией в голосе, вызвав этими нотками глухой приступ раздражения в Рихарде. — Можно легко уходить от ответа, сославшись на амнезию, правда?
— Разве у вас нет подтверждения от докторов о моей травме и ее последствиях? Я полагал, вы хорошо подготовились к нашей встрече, — не мог не хлестнуть в ответ Рихард, вспыхнув в момент, как это часто случалось теперь. — Или вы полагаете, что я сам подстроил тот момент, что меня сбили в Сицилии? Чтобы получить «золотой знак» и едва-едва не остаться калекой, который не может говорить внятно и только и делает, что ходит под себя?!
— А вот это уже интересный момент, вы правы, — улыбнулся ему в ответ следователь издевательски, отчего в голове Рихарда еще пуще запульсировала кровь. В висках и затылке тут же сдавило, словно кто-то затянул потуже невидимый шнурок, завязанный вокруг головы. — Давайте тогда поговорим с вами о недавнем времени. Когда последний раз вы бывали в Дрездене?
Вопрос был настолько неожиданный, что Рихард не мог не моргнуть удивленно. К чему тут вообще Дрезден? Ладно бы, Берлин, Веймар или Лейпциг. Но все же попытался разыскать в уголках своей памяти ответ на этот вопрос, что удалось, к его огромной радости. Честно рассказал, что в Дрездене живет троюродный брат по линии отца, семью которого он навещал в отпуске еще в 1940 году, когда у того родился первый ребенок. После этого не был ни разу в Саксонии, даже проездом, к своему стыду.
Потому что последние два отпуска он не желал тратить ни на что, кроме того, чтобы быть с Ленхен. Только она занимала все его время, как и мысли, и желания. Только с ней он так страстно желал быть, что презрел все остальное. И даже упустил последние дни жизни дяди Ханке и не поздравил родственника с рождением второго сына этим летом.
Гауптштурмфюрер задал еще несколько вопросов, касающихся адресов в Дрездене и окрестностях, но Рихард никогда не бывал в этих местах. И был уверен в этом почему-то, несмотря на свои проблемы с памятью. Тогда следователь разложил перед ним несколько фотографий, словно карты в пасьянсе.
— Вы узнаете кого-нибудь из этих людей? — последовал за этим вкрадчивый вопрос. — Постарайтесь напрячь свою память, майор. Потому что очень многое в вашей судьбе зависит от этих ответов.
Это было довольно сложно для Рихарда, учитывая последствия его травмы. И в то же время все значительно упрощало. Даже если он и знал прежде этих людей, на которыми неплохо «поработало» гестапо перед тем, как сделать эти карточки, он бы даже и бровью и не повел сейчас. Потому что не увидел ни одной знакомой черты, несмотря на ссадины, сломанные носы и кровь, заливающую лица. Одно Рихард мог сказать определенно — Удо Бретвица среди них не было, и это давало надежду, что он по-прежнему вне подозрений. А это был единственный контакт в «Бэрхен» для него. И значит, что дело может быть вовсе не в помощи евреям.
— Очень жаль, что вы нам совсем не помогаете, майор, — покачал головой следователь, когда Рихард заявил, что не знает никого из тех, кто изображен на карточках. — Если тому виной амнезия, то я бы посоветовал приложить все усилия, чтобы одолеть этот недуг. Пока не стало слишком поздно.
В эту ночь Рихард решил не спать. В прошлый раз унтершарфюреры захватили его врасплох, когда он проваливался в сон, не ожидая их прихода. В этот раз Рихард будет умнее. Кроме того, будет достаточно времени, чтобы попытаться воскресить в памяти, замешан ли он действительно в таких серьезных преступлениях против рейха, в которых его обвиняли сейчас.
Нужно рассуждать логически. Нужно отбросить в сторону все тревоги и опасения, что сейчас «закончат» в соседней камере, откуда доносились звуки ударов и мужские крики даже через глухие стены и толстую дверь, и примутся за него. Нужно собрать воедино и сопоставить все, что он точно знал сейчас, отбросив в сторону все эмоции и чувства, мешающие работе разума.
Если он виновен перед рейхом, то только в том, что когда-то был так неосторожен. Что не сумел заподозрить Лену в том, что она шпионит против него и его страны. Что из-за него англичанам попали сведения о расположении завода в Варнемюнде, который как он слышал, все еще неуспешно пытаются уничтожить томми. Забыл, что нельзя доверять русским…
Эта фраза вдруг воскресила в голове отголосок воспоминания, потянув за собой на Восточный фронт. Туда, куда ему даже в мыслях не хотелось возвращаться. Словно что-то отталкивало. И это неудивительно учитывая воспоминание прошлой ночи. Но мальчик, этот несчастный мальчик, был русским. Рихард был уверен в этом теперь, когда в голове вдруг мелькнула туманная картинка.
«Нельзя доверять русским». Именно эту фразу произнес офицер со знакомыми буквами ГФП на погонах. «Нельзя доверять русским, господин гауптман. Они улыбаются вам в лицо, а за спиной держат нож. Взгляните сами, вы зря защищали этого маленького русского волчонка, зря так рисковали своим положением ради этого зверька» …
Именно эту фразу Рихард вспомнил, когда сидел в гостиной Розенбурга и смотрел на Лену пристально, стараясь понять, что там скрывается за этими красивыми голубыми глазами. «Нельзя доверять русским, господин гауптман». Это всплыло вдруг так отчетливо в голове, словно он переместился на время из камеры форта Цинна в поместье в Тюрингии. В тот майский день, когда все окончательно рухнуло, словно обломки стен дома после бомбардировки. И ясно ощутил все то, что чувствовал в те проклятые минуты, когда открыл тайник Лены и обнаружил в нем карту с обозначениями баз люфтваффе и других войск рейхсвера в Африке и в Италии. Обжигающую злость, горечь, острое разочарование и страх, что гестапо вот-вот раскроет ее роль в истории со шпионами томми, а значит, она погибла. Рихард, впрочем, понял все еще тогда, до раскрытия ее тайника. Когда стоял на лестнице замка, а Цоллер сообщил между делом, что в доме связного обнаружили полусгоревшую форму шупо. На куски разворачивая душу Рихарда. Разрушая его до самого основания…
