Вирджиния Нильсен Вирджиния Нильсен - На руинах «Колдовства»
Ночь была ароматной, улицы — сухими, и, не дожидаясь транспорта, нарядные молодые люди отправились по улице вслед за оркестром.
— Вдыхайте эти запахи, мадемуазель! Это аромат города. Это то, что встретило меня, когда я вернулся из Парижа, и сказало мне, что я дома.
Арист глубоко вдохнул, задрав голову. Речной ветер ерошил его непослушные волосы. Он махнул рукой в сторону мачт и парусов:
— Вонь дубленых шкур доносится с той плоскодонки, плывущей вниз по реке из Огайо. Пыль, которая щекочет вам нос, — вероятно, частички пеньки, еще висящие в воздухе, от тюков хлопка, которые мы грузили сегодня на мой корабль. Я погрузил и сахар, но сладковатый запах патоки доносится вон с того парохода, отплывающего завтра в Англию.
Симона рассмеялась:
— Какое у вас тонкое чутье!
— Я прибегал сюда в детстве, только чтобы вдохнуть этот воздух. Это запах торговли и дальних стран. Он всегда волновал меня.
— И поэтому вас больше интересует перевозка сахара, чем выращивание сахарного тростника?
— Возможно.
— Мне больше нравится запах моей конюшни, — сказала Симона, — он чище.
Образ Ариста-мальчика, очарованного запахами городских причалов, был новым и интригующим.
Они догнали Алекса и Орелию и присоединились к гостям, и больше у нее не было возможности поговорить с ним наедине.
Позже, по дороге домой в семейном экипаже, Симона перебирала в памяти запахи, висевшие над портом, добавляя к ним дуновение жареного кофе, и табака, и лавровишневой воды Ариста.
— Ты сегодня вела себя отвратительно, Симона, — вдруг сказал Алекс. — Ты просто прилипла к месье Бруно, танцевала с ним весь вечер и позволила проводить на набережную.
— Алекс! — сонно запротестовала раскрасневшаяся Орелия, подняв голову с его плеча.
— Вы двое сами достаточно противны, — вспыхнула Симона, и все рассмеялись.
«Я не танцевала с Аристом весь вечер», — подумала она, вспоминая, как пристально следила за Аристом, когда он выбирал другую партнершу. Но замечание Алекса попало в цель. Симона расстроилась, что так наслаждалась этим вечером. Когда она легла в постель, волнение еще бурлило в ней, как пузырьки шампанского.
Однако последним видением Симоны перед сном была бронзовая фигура испуганной беременной рабыни в разрушенном доме, и девушка подумала, что у нее нет сухой одежды, ей необходимо еще одно платье.
Почему она не подумала об этом раньше?
8
Симона проснулась рано и, послав служанку на кухню за обильным завтраком, взяла простое миткалевое платье, которое собиралась подарить Ханне, сложила его и сунула под свой жакет для верховой езды. «Я дам Ханне что-нибудь получше,» — подумала она.
Ее грум оседлал Золотую Девочку, одну из самых больших кобыл в конюшне, и вывел ее из стойла.
— Вы хотите, чтобы я сопровождал вас сегодня, мамзель? — спросил грум.
— Нет, Пен, я хочу, чтобы ты остался поближе к конюшне. Фламм вот-вот родит.
— Да, мамзель, — согласился грум, но расстроился.
Вероятно, он знал так же хорошо, как и Симона, что Фламм не родит сегодня, но девушка напомнила:
— Ты знаешь, что делать, если я не вернусь к этому времени?
— Да, мамзель. Оставаться с ней и послать за ветеринаром.
Повернув на дорогу к заливу, Симона подумала, кто мог видеть ее отъезд и заметить, куда она направилась. Поля «Колдовства» и Беллемонта, засаженные сахарным тростником, были соединены с того времени, как мать Симоны осиротела и приехала жить со своей тетей. Как единственный ребенок в своей семье и наследница тети Анжелы, Мелодия унаследовала обе плантации Роже, но «Колдовство» пустовало с тех пор, как Анжела ушла в монастырь после трагической смерти сына.
Симона не сомневалась, что заброшенный особняк стал соблазнительным местом встреч для рабов ее отца и их друзей с других плантаций. Чем дольше беглянка оставалась там, тем больше риска, что кто-нибудь из работников обнаружит невольницу. Даже если ее не увидят, кто-нибудь в конце концов станет размышлять, почему мадемуазель так часто ездит к старому дому. Симона знала, что поступает безрассудно, помогая беглой невольнице, но глубоко сочувствовала девушке. Стала бы она рисковать из-за рабыни другого плантатора? Ее рассудок уклонялся от этого вопроса.
Утро было великолепным! Солнечное, однако не слишком жаркое, с росой, лежащей жемчужинами на огромных цветах магнолий, посаженных ее дедушкой вдоль дороги. Золотая Девочка разогрелась, и Симона позволила ей бежать по своей воле.
О, она сильная бегунья! Лошадь выгнула изящную шею, они как будто летели! Казалось, кобыла разделяет радость Симоны от безудержной скачки. Дубы, опустившие ветви в черные воды заболоченного залива, стремительно проносились мимо. Риск превращал возбуждение в удовольствие, испытываемое Симоной от головокружительного галопа.
Ее шляпа упала, но Симона не стала останавливаться. Вылетела одна заколка из волос, затем другая, и скоро ее темные локоны развевались за спиной. Влажный воздух бил в лицо.
Когда Симона повернула на длинную аллею, пригнувшись к шее лошади, чтобы не цепляться за нижние ветви, она заметила фигуру Чичеро Латура на полуразрушенной передней галерее. Он поднял руку, затем отступил за колонну, ожидая ее.
— Вы приехали забрать Милу? — спросила Симона, подходя к нему. Она взбежала по лестнице и сейчас задыхалась. — Я принесла ей смену одежды.
Не отвечая, он кивнул, чтобы она вошла в дом. Милу ждала в холле. Ее глаза засверкали, когда Симона вынула принесенное платье и встряхнула его. Оно было темно-горчичного цвета, с более темным узором по пышной юбке и рукавам. Когда Милу приложила его к себе, ее темная кожа засияла.
— О, мамзель! Для меня?
— Где она спрячет все, что вы принесли ей, если появятся охотники за рабами? — многозначительно спросил Чичеро. — Им уже есть что найти: еду, постель, полотенце и мыло…
Симона была поражена.
— Вы думаете, что они могут вернуться сюда?
— Всегда есть такая возможность, не правда ли? Вы должны избавиться от всего. На карту поставлены наши жизни, мадемуазель.
— Я… я… извините, месье.
Чичеро улыбнулся ласковой прощающей улыбкой.
— Я рад, что вы принесли платье. По крайней мере, когда я заберу ее отсюда, на ней не будет одежды, описание которой даст хозяин.
— Значит, вы забираете ее?
— Здесь теперь очень опасно. Ей будет лучше в городе, пока я найду пароход, чтобы отправить ее вверх по реке.
Милу широко раскрыла глаза от удивления:
— Пароход, господин?
— Тебе больше нравится идти пешком через горы, глядя на звезды? Ты не сможешь угнаться за мужчинами, которых я посылаю той дорогой. — Он повернулся к Симоне и сказал: — Проблема в том, что ее хозяин владеет многими из речных пароходов, плавающих между Новым Орлеаном и портами Огайо. Вы не знаете среди капитанов кораблей месье Бруно кого-нибудь?
