Анастасия Дробина - Барыня уходит в табор
– Здравствуй, Зинка. Случилось что?
– Где Яков Васильич? – не отвечая, спросила Зина.
– Нету его. Мне говори, – нахмурился Митро.
Зина улыбнулась, и ее надменное лицо сразу стало проще и моложе.
– Граф Воронин завтра цыган к себе просит!
– Да ты что? – обрадованно переспросил Митро. – Вправду? Всех? Или только тебя?
– Зачем ему я одна? И так каждый день перед глазами. – Зина села на диван. Отблеск свечей заиграл в ее иссиня-черных, гладких, уложенных в высокую прическу волосах, упал на бриллиантовую брошь у ворота, отбросил на бархат платья россыпь голубых искр. – У них праздник, князь Сбежнев из деревни возвращается, они всей компанией завтра отмечают. И Толчанинов будет, и Строганов, и еще кто-то… Я уговорила хор пригласить.
– Сбежнев вернулся? – вдруг переспросила Настя.
В ее голосе прозвучало что-то странное, заставившее Илью оторваться от созерцания тяжелого перстня с изумрудом на пальце Зины Хрустальной. Подняв голову, он уставился на Настю. Та, в свою очередь, смотрела на Зину.
– А ты не слыхала? – усмехнулась та. – Он к тебе разве не писал?
– Писал, конечно. Но я думала – к Рождеству… – растерянно прошептала Настя. – Ой, боже мой… как снег на голову…
– А ты не рада вроде? – серьезно изумилась Зина.
– Да нет… рада. – Настя улыбнулась. Задумалась, глядя на огоньки свечей.
Илья, чувствуя, как растет в душе невесть откуда взявшаяся тревога, не сводил с нее глаз. К счастью, этого никто не заметил: Митро, Зина и Марья Васильевна взахлеб обсуждали перспективы завтрашнего ангажемента.
– Ну, Зинка, ну, черт-цыганка! – восхищался Митро. – Завтра все озолотимся! Да как же ты Воронина надоумила?
– Ай, помолчи… – проворчала Марья Васильевна. – Ночная кукушка дневной всегда вернее. Давайте-ка подумаем, кого взять завтра. Всех ни к чему, только голосистых самых. Васька запить не собирается?
– У-убью! – застонал Митро. – Право слово, убью! Сейчас сам к нему пойду и на ночь останусь, чтоб, сволочь, не смылся никуда!
– Вот это верно, последи. Наших девок возьмем, Стешку с Аленкой. Феньку Трофимову нужно будет у родителей попросить. Ну, это я сама схожу. Варьку непременно… И Илью. Илья, пойдешь завтра к графу? Илья! Илья!!!
– Чего? – наконец очнулся он.
– Замерз, что ли, парень? Я спрашиваю, завтра с сестрой поедете с нами?
– Конечно, поедут, – весело ответила вместо Ильи Настя. – И петь будут обязательно. Тетя Маша, ты послушай, как Илья «Не пробуждай» поет. Мы с Митро весь вечер мучились, а он пришел – и сразу! Илья, прошу, давай еще раз, пусть тетя Маша послушает! Надо упросить отца, пусть они с Варькой это споют завтра.
Илья пожал плечами. Петь совсем не хотелось. Перед глазами еще стояло изумленное лицо Насти, слышался ее изменившийся голос: «Вернулся?..» Но отказаться было нельзя, и Илья молча кивнул взявшемуся за гитару Митро.
Он ушел из Большого дома около полуночи, когда Настя и Марья Васильевна, сославшись на усталость, отправились спать. За весь вечер Илья так и не решился спросить у Митро – кто этот Сбежнев, из-за которого так вскинулась Настька. «Завтра сам посмотрю», – твердо решил Илья, идя по обледеневшему тротуару домой.
Весь следующий день был холодным и сумеречным. Только к вечеру сквозь свинцовые тучи, обложившие небо, пробился багровый луч. Кузьма немедленно вскарабкался на обледенелую ветлу и заявил оттуда, что закат – «как в аду»:
– Все тучи, ромалэ, красные, и крыши в Замоскворечье все в киселе. Ох, не к добру!
– Типун тебе на язык! – рассердился Илья. Он стоял на крыльце и с беспокойством посматривал на пламенеющее небо. – Это к ветру. Завтра опять снежных туч нагонит. Варька, скоро ты там?
– Сейчас, господи… – раздался плачущий голос из горницы. Варька, у которой перед самым выходом оторвалась оборка на любимом синем платье, наспех пришивала ее, от волнения то и дело обрывая нитку.
На крыльцо вышла Макарьевна с пустым ведром, озабоченно спросила у Ильи:
– Поесть не хотите, печенеги? Надо бы перед работой…
– Нет, – коротко отказался Илья. Он и сам не думал, что будет так волноваться. За весь день у него крошки не было во рту, но при одной мысли о еде становилось дурно.
– Чавалэ, скоро вы? – в калитке показались двое из братьев Конаковых. – Наши уже все на улице, ждут. От Ворониных сани прислали.
– Идем. Кузьма, слезай! Варька, живо!
Как и предсказывала Марья Васильевна, хоревод велел ехать к Ворониным лишь некоторым. Десять человек уже стояли у ворот Большого дома. Их ожидали двое просторных саней, запряженных красивыми игреневыми лошадками. Илья с Варькой последними вскочили в сани, и игреневые, подняв снежную пургу, рванули с места.
На Пречистенку подкатили в сумерках. Большой особняк дома Ворониных смутно белел из-за чугунного узора решетки. С высокого крыльца навстречу цыганам сбежал седой слуга:
– Яков Васильич, ну наконец-то!
– Ждут, Феофилактыч?
– А как же! Еще бы! Уже три раза спросить изволили! Просим к их сиятельству наверх!
– С богом, чавалы, – серьезно пожелали привезшие хор извозчики.
Чугунные ворота распахнулись, и цыгане цепочкой пошли по расчищенной от снега дорожке к дому.
Сначала Илья увидел лестницу. Широкую, белую, всю сверкающую, покрытую ковром, на который, казалось, страшно ступить сапогом. Илья так и замер у его мохнатого края, но, увидев, как решительно идут по нему другие, шагнул тоже. Украдкой посмотрел наверх. Потолок был высоко-высоко, голова закружилась от сияния свечей в огромной хрустальной люстре. По розовым стенам вилась позолота, толстые белые ангелы поддерживали макушки колонн. Илья растерянно шагнул в сторону. Уж на что у Баташева богато было, но такого…
– Идем, – чуть слышно сказал Митро. Сбоку мелькнуло улыбающееся лицо Варьки. Сестра держалась совершенно свободно, и, глядя на нее, Илья немного успокоился.
Они толпой поднялись по сказочной лестнице, миновали длинный, освещенный гроздьями свечей коридор, прошли бесконечную анфиладу комнат. Взгляд Ильи натыкался то на белую статую, то на массивный, увешанный бронзовым виноградом канделябр, то на картину с голой, развалившейся поперек кровати бабой. Илья даже замедлил шаг возле нее и убедился: точно, совсем голая. В лицо ударила кровь, он поспешно отвернулся и поискал глазами Варьку: не видела ли, спаси бог, она. Но другие цыгане почему-то не обратили на срамную бабу никакого внимания. Хор пересек последний коридор и остановился перед распахнутыми дверями.
Это была небольшая комната с натертым паркетом, канделябрами и диванами вдоль стен. Горели свечи, желтые огоньки отражались в паркетном зеркале, прыгали по стенам, дрожали в черных стеклах высоких окон. У дальней стены темнел камин с догорающими в нем углями. На диванах и стульях сидело несколько человек. Все они были молоды, все – в офицерской форме. Цыган встретили восторженными возгласами. Один из гостей, почти мальчик, в форме поручика радостно отсалютовал цыганам бутылкой с шампанским, помахал Насте. С низкого, обитого зеленым бархатом дивана поднялся хозяин – граф Воронин. Он быстрыми шагами пересек комнату.
