Анастасия Дробина - Барыня уходит в табор
Однажды вечером Илье зачем-то понадобилось зайти в Большой дом. Было уже поздно, по небу летели снежные тучи. На улице свистел ветер, по пустой Живодерке носилась метель, и, перебежав улицу, Илья успел сильно замерзнуть. Вспрыгнув на крыльцо, он заколотил в дверь:
– Эй, кто-нибудь там! Ромалэ, Стешка! Аленка! Митро! Открывайте уже, холодно!
Дверь открылась. За ней оказалась Марья Васильевна.
– Чего голосишь, чаво? Живей заходи, – она прислушалась к завываниям ветра. – К утру только успокоится… Тебе Митро? Проходи в комнату, они там с Настькой новый романс учат.
Из большой нижней комнаты доносились звуки гитары, голоса.
– Так я потом зайду… – застеснялся Илья.
– Еще чего! – удивилась Марья Васильевна. – Иди прямо туда, не сворачивай! Скоро ужинать сядем! И не бойся – Якова нету. С утра к Поляковым уехал, раньше полуночи ждать нечего.
Последнее сообщение несколько ободрило Илью, и он пошел вслед за Марьей Васильевной по коридору, к освещенной двери.
В нижней комнате Большого дома никто не жил – здесь собирались вечерами и принимали гостей. Вдоль стены стояли рядком стулья, у окна – два плюшевых дивана, между ними гордо высился рояль. Из всех обитателей дома на нем более-менее умели играть только Митро и Настя, около года бравшие уроки у соседей, студентов консерватории. Митро ничего не стоило подобрать на клавишах любой романс или песню, но подружиться с роялем по-настоящему он так и не сумел и предпочитал все же гитару. И сейчас он сидел на диване в обнимку со своей семистрункой и сердито втолковывал Насте:
– Ты ничего не понимаешь! Раз я говорю – надо как «Тараканов» начинать, значит, так и есть! Куда еще выше тебе? Хочешь, чтоб я, как канарейка, пищал?
– Митро, ну как же? – спокойно возражала Настя. – Ты-то возьмешь на низах, а я-то – нет. На что похоже будет? Прошу, попробуй, как я говорю. Если не получится – начнем как «Тараканов»… О, Илья! Здравствуй, что ты в дверях стоишь? Проходи скорее, садись! Хочешь выпить, поесть? Сейчас все готово будет!
– Здравствуй, Настя. Ничего не хочу, спасибо. Я на минутку… – уперся Илья, но Настя со смехом взяла его за руку, повела к дивану. Она была в простом домашнем платьице из черного сатина, делающего ее еще тоньше и стройнее. Небрежно перевязанные красными лентами косы наполовину распустились. Идя вслед за Настей, Илья жадно смотрел на тяжелые, вьющиеся пряди ее волос.
Митро был явно не в духе.
– Ни днем ни ночью покоя нет! – едва поздоровавшись, сразу начал жаловаться он. – С утра привязалась, как банный лист, – наладь ей «Не пробуждай». Сел, начал налаживать – не так! С «Ваньки-Таньки» – не так, с «Махорки» – не так, с «Тараканов» – не так! [14] Доведет она меня до греха, право слово! А ведь хочет уже завтра это в ресторане спеть. И Яков Васильич велел…
Настя молча улыбалась. Илья знал, о чем идет речь: романс «Не пробуждай воспоминаний» появился у цыган недавно, Митро подслушал его в хоре Лебедевых в Петровском парке и решил, что у Настьки он получится – лучше не надо. Тогда в большой моде были дуэты, в каждом ресторане можно было услышать «Как хорошо», «Живо, живо», и «Слышишь», исполняемые в терцию или, в терминологии хоровых цыган, – «со вторкой». Романс «Не пробуждай» тоже был рассчитан на дуэтное исполнение. Обычно Настя, певшая первым голосом, брала «вторкой» Стешку с ее грудным контральто или – если тема романса требовала мужского голоса – Митро.
– Вот, Илья, послушай! Вот скажи этой дуре, что она дура! – кипятился Митро. – Хочет, чтоб я ей, как в церкви, «Богородицу» спел. Черт знает что такое!
Он положил на колено гитару и взял аккорд. Настя села рядом с братом, взяла дыхание.
Не пробуждай воспоминаний
Минувших дней, минувших дней…
Митро скорчил Илье гримасу, – мол, слушай, – и вступил:
Не возродить былых желаний
В душе моей, в душе моей…
С первых же звуков Илья убедился – Митро «не вытянет». Куда ему за Настькой в поднебесье… Так и вышло: на втором куплете Митро закашлялся, сплюнул, швырнул на диван гитару и раскричался:
– Говорил я тебе или нет?! Хочешь, чтоб я завтра сипел, как самовар тульский? Что мне, по-твоему, Яков Васильич скажет? Отстань от меня, Настька, отстань, и все! Не доводи до преступления!
– Еще раз играй. Я одна буду петь, – ровно сказала Настя. Она даже не повысила голоса, но Митро сразу перестал орать, только что-то смущенно буркнул себе под нос и снова взял гитару:
– С «Тараканов»?
– Да.
Митро взял аккорд, Настя запела одна, на сей раз вторым голосом:
И на меня свой взор опасный
Не устремляй, не устремляй…
Илья сам не понял, как это вышло. Минуту назад у него и в мыслях не было нарушить плавное течение чистых нот, вмешаться в них, перебить… И казалось, это и не он, а кто-то другой вдруг уверенно и спокойно вступил первым голосом:
Мечтой любви, мечтой прекрасной
Не увлекай, не увлекай…
Настька вздрогнула, подняла глаза. Они встретились взглядами. Испугавшись, Илья чуть было не умолк посреди песни, но Настя отчаянным жестом велела: продолжай! – и дальше они запели вместе.
Мельком Илья увидел широко открытые глаза Митро. Тот машинально продолжал аккомпанировать на гитаре, а когда романс кончился и Илья с Настей уставились друг на друга, растерянно сказал:
– Говорил я – с «Тараканов» надо…
– Ох, боже мой… – простонала Настя, закрывая лицо руками. – Илья… морэ… что за голос у тебя…
Илья вспыхнул, приняв ее слова за насмешку.
– Прощенья просим, – сухо сказал он, вставая с дивана. Он даже успел сделать несколько шагов к двери, но Настя кинулась вслед, схватила за руку.
– Ты с ума сошел! Куда ты?! Да кто, кроме тебя, это споет?! Митро, ты слышал, ты же слышал? Он же первым голосом пел! Первым! Вот так надо, а не как мы с тобой. Постой, Илья, прошу тебя, подожди, еще попробуем! Митро, играй!
Митро, усмехнувшись, снова взялся за гитару. Илья молча смотрел на Настю. Ее лицо горело, полураспустившиеся волосы копной лежали на плечах. Она улыбалась, забыв отпустить его руку. И спохватилась только на втором куплете. Но Илье и этого было достаточно, и до самого конца песни он держал руку сжатой в кулак, словно мог таким образом сохранить ощущение горячих ее пальчиков в своей ладони.
Скрипнула дверь. В комнату вошла Зина Хрустальная, на ходу снимая запорошенную снегом шляпу с вуалью. Следом за ней шагнула Марья Васильевна. Митро отложил гитару, поднялся с дивана.
– Здравствуй, Зинка. Случилось что?
– Где Яков Васильич? – не отвечая, спросила Зина.
– Нету его. Мне говори, – нахмурился Митро.
Зина улыбнулась, и ее надменное лицо сразу стало проще и моложе.
