Элизабет Хойт - Тайна ее сердца
— Мне действительно нравится лорд д'Арк, — протянула Пенелопа. — Но ведь он не герцог.
Артемис озадаченно заморгала, не в силах следить за ходом мыслей кузины, что случалось с завидной регулярностью.
— А при чем тут…
Внезапно в зале появился новый гость. Его высокая фигура разрезала толпу надвое, точно сабля яблоко. На лице застыло раздражение, и, несмотря на строгий темно-синий костюм и черный жилет, никто не усомнился бы в его статусе. Он одним лишь взглядом заставил замолчать виконта, в то время как Клер подошел к Сент-Джону и что-то сказал ему на ухо.
— Вот такой герцог мне нужен, — протянула Пенелопа так хрипло, что при звуке ее голоса брови Артемис поползли вверх, а в глазах вспыхнуло беспокойство.
— Ты простудилась?
— Нет, глупая, — с раздражением отмахнулась Пенелопа, но потом спохватилась. Она очень боялась, что если много хмуриться, то на лице появятся морщины. — Я решила, что мне давно пора замуж и именно за герцога. Вот за этого.
Ну, конечно, ведь этим джентльменом, заставившим смиренно покраснеть самого лорда д'Арка, был не кто иной, как Максимус Баттен, герцог Уэйкфилд.
Артемис ошеломленно заморгала. Пенелопа родилась в семье графа, причем сказочно богатого. Так уж повелось, что герцоги зачастую женились на таких вот сказочно богатых титулованных наследницах, но неужели герцогу Уэйкфилду действительно нужна была глупая жена, настаивающая на том, чтобы ей клали толченый жемчуг в утренний шоколад? Пенелопа искренне верила, будто жемчужная пыль придает ее коже сияние. Артемис же полагала, что от подобных добавок шоколад начинал скрипеть на зубах, кроме того, ей было ужасно жаль впустую потраченного жемчуга.
Только вот Артемис знала, что Пенелопа ни за что не посчитается с ее мнением. И уж если решила выйти замуж за герцога, то на следующий год в это же время уже станет герцогиней.
Но Уэйкфилд?
Артемис посмотрела на герцога, стоящего посреди зала с выражением легкого раздражения на лице. Он был высок, но не слишком. Широк в плечах, но в то же время худощав. А суровое лицо делало его отнюдь не красавцем. Если бы Артемис попросили подобрать одно-единственное слово, чтобы описать герцога, она остановилась бы на эпитете «холодный».
Артемис передернулась. Она не раз наблюдала за ним на многочисленных балах, оставаясь при этом незамеченной, и давно уже поняла, что герцог не обладает ни чувством юмора, ни состраданием. А чтобы жить с Пенелопой, необходимо обладать обоими этими качествами.
— Но ведь есть и другие герцоги, — напомнила кузине Артемис. — Герцог Скарборо, например. Год назад он овдовел, и у него только дочери. Он наверняка захочет жениться снова.
Не сводя взгляда с Уэйкфилда, Пенелопа усмехнулась:
— Так ему скоро шестьдесят.
— Верно. Но я слышала, что он очень хороший человек, — мягко произнесла Артемис, а потом вздохнула и предприняла еще одну попытку. — А как насчет герцога Монтгомери?
Пенелопа развернулась при звуке этого имени и с ужасом посмотрела на кузину.
— Он проводит все время в деревне или за границей. Ты его хоть раз видела?
Артемис наморщила нос.
— Вообще-то нет…
— И никто не видел. — Пенелопа вновь отвернулась и принялась оценивающе разглядывать Уэйкфилда. — Никто не видел Монтгомери на протяжении многих лет. Потому что у него то ли горб, то ли заячья губа. А может, и того хуже… — Пенелопа передернулась. — Вдруг он сумасшедший! Я бы не хотела выйти замуж за человека, у которого в семье были умалишенные.
Артемис судорожно вздохнула и опустила глаза. Нет, никто не захочет стать членом такой семьи. Последние пару лет она пыталась защититься от боли. Но в такие моменты, когда ее что-то отвлекало, это было попросту невозможно.
К счастью, Пенелопа ничего не заметила.
— А что, если он истратил все свои деньги, путешествуя по континенту?
— Ты — богатая наследница.
— Да, и хочу, чтобы эти деньги тратились на меня, а не на ремонт какого-нибудь полуразрушенного замка.
Артемис сдвинула брови.
— Тогда герцог Даймур точно тебе не подойдет.
— Наверняка. — Даймур владел по меньшей мере тремя замками, нуждающимися в ремонте. Пенелопа удовлетворенно кивнула. — Нет, для меня предназначен только один герцог.
Артемис обернулась и теперь наблюдала за тем, как герцог уходит из зала. Каким-то образом он уговорил — или скорее всего заставил — лорда д'Арка уйти с ним. Да, он холоден и надменен, но Артемис испытывала к нему жалость.
Ведь если леди Пенелопа Чедвик чего-то захотела, она непременно этого добьется.
— Я буду очень вам благодарен, если вы будете держаться подальше от виконта д'Арка, — произнес Годрик, выводя жену в центр зала. Он мысленно поморщился при звуке собственного холодно звучащего голоса.
Но эта женщина — его жена, черт возьми, и он не позволит ей совершить ошибку.
Мэггс вскинула голову. При этом в ее взгляде читалось скорее любопытство, нежели гнев.
— Это приказ?
Услышав этот вопрос, Годрик почувствовал себя ужасно глупо.
— Нет. Конечно, нет.
Заиграла музыка, и танец развел их в разные стороны, прежде чем Годрик успел объясниться. Он набрал полную грудь воздуха, пытаясь справиться с приступом ярости, которую испытал при виде Маргарет рядом с лордом д'Арком.
Когда же они сошлись снова, он пробормотал очень тихо, чтобы не могли услышать остальные танцующие:
— Я знаю, вы очень хотите ребенка, но это не лучший способ завести его.
— Что вы имеете в виду? — осторожно спросила Маргарет.
Но Годрик не стал увиливать от ответа.
— Сделав д'Арка своим любовником.
В следующее мгновение в глазах Мэггс отразилась боль, но она сумела справиться с эмоциями, и Годрик понял, что загнал себя в угол.
— Вы считаете меня развратницей, — произнесла она.
— Нет, конеч…
Мэггс недослушала, ибо танец предписывал ей развернуться и сделать несколько шагов в сторону. На этот раз Годрик наблюдал за ней с беспокойством. За своей женой, о которой знал так мало.
Если бы Клара решила, что ее оскорбили, она непременно расплакалась бы. Или тотчас же покинула зал. Годрик действительно не знал, как бы она поступила, потому что никогда не вел подобных бесед с Кларой. Ведь ему и в голову не пришло бы подозревать ее в прелюбодеянии. Сама мысль об этом казалась смехотворной.
В противоположность Кларе Маргарет держала голову высоко, а на ее щеках пылал весьма привлекательный румянец. Она выглядела как разгневанная богиня. Богиня, которая — будь они одни — непременно набросилась бы на обидчика. И эта мысль чрезвычайно возбуждала Годрика.
