Одного поля ягоды (ЛП) - "babylonsheep"
Тому повезло, что ему можно было не проводить целый ужин, избегая зрительного контакта с Дамблдором, что было более сложной задачей во время каникул, потому что оставшиеся учителя и ученики ели все вместе, вместо разделения на учительский и факультетские столы.
Сова приземлилась и бросила плотно запакованную коробку рядом с тарелкой Тома. Совиная почта была редкостью за пределами утренней доставки, но это был особый случай.
«Дорогой Том,
Поздравляю тебя с твоим двенадцатым днём рождения!
Удивительно, как скоро я стала скучать по Хогвартсу, когда сошла с поезда. Я не могу сосчитать, сколько раз я тянулась за волшебной палочкой, а потом вспоминала, что мне нельзя пользоваться магией за пределами школы. Чтение в кровати с электрической лампочкой теперь кажется таким странным.
Снова увидеться с мамой и папой, конечно, замечательно, но дом почему-то кажется пустым. Думаю, я слишком привыкла делить свою спальню с шестью другими девочками и каждый раз есть за столом из ста человек моего факультета. Как будто бы мне не хватает чего-то важного, но я знаю, что бы ты сказал: большинство вещей не могут сравниться с Хогвартсом. Нашим рождественским открыткам не хватает движущихся рисунков, наша мишура не блестит, как зачарованные деревья в Большом зале, и сложно не замечать отсутствие снега, которого ты, скорее всего, получаешь с избытком в Шотландии…»
Комментарий к Глава 7. Птицы и звери (от автора)
Дамблдору нужно какое-то обоснование, почему это был единственный человек, которого когда-либо боялся Волдеморт. Он относится к Тому с бóльшим сочувствием и меньшей небрежностью, чем в каноне, благодаря альтернативному знакомству в приюте, но в конечно итоге Альбус всё равно больше переживает о Общей Картине, чем каком-то двенадцатилетнем мальчике.
Дружба и волшебство были любимыми частями в книгах, поэтому им уделяется большое внимание в этой истории. Тома считают волшебным вундеркиндом, но его магическим умениям едва ли уделяют какое-то внимание, кроме создания крестражей.
(от переводчика)
В оригинале глава называется “Birds and Beasts”, что созвучно с выражением “birds and bees” — “птицы и пчёлы”, но русский эквивалент у этого — “пестики и тычинки”. Получается красивая игра слов, одновременно отсылающая и к разговору о “непристойных предложениях”, и к различному обсуждению магических существ. Мне всегда очень жаль, когда не хватает мастерства (или возможностей языка?), чтобы элегантно и ёмко перевести подобные вещи.
====== Глава 8. Своими силами ======
1939
Оставшаяся часть учебного года прошла без особой шумихи.
Тома ещё трижды приглашали на чай в кабинет Дамблдора, но один раз ему удалось выкрутиться, вызвавшись позаниматься зельеварением с Лестрейнджем. Слагхорн был в восторге, Том — нет. Но лучше потратить час-другой на расшифровку чудовищного почерка Лестрейнджа, чем слушать, как Дамблдор вкрадчиво излагает философские дилеммы в попытке завязать дружескую беседу.
Том за версту чуял проверки личности.
Миссис Коул упоминала о психологических обследованиях в первые годы, когда Том обнаружил, что владеет магией. Он прочитал всё, что мог, по этой теме, чтобы удостовериться, что с ним что-то не так, и, не найдя никаких упоминаний о своих странных способностях, решил, что лучше всего убедиться в том, что другие люди не считают его сумасшедшим. Но Том усвоил урок: те, кто устраивают другим произвольные личностные проверки, ясно дают понять о своей личности.
Его первый год закончился хорошими оценками по всем предметам. К слезам и негодованию их одноклассников, воспитанных волшебниками, у Тома и Гермионы были сплошные «превосходно», и они заняли первое и второе место по всем предметам. (Кроме полётов на мётлах, но, раз он не проверялся и не оценивался, как остальные, это было не в счёт.) Том обошёл Гермиону в практическом владении волшебной палочкой, что дало ему преимущество на защите от Тёмных искусств и трансфигурации. Гермионе лучше удавалось запоминать большие куски текста из учебников, что выиграло ей первые места по астрономии и истории магии. На травологии, заклинаниях и зельеварении они были равны, но Тому было плевать на оценки — гораздо важнее было убедиться, что он выучил всё, что считал важным по каждому предмету, а не то, что важным считали учителя.
Его успех на первом курсе был также отмечен тем, что он разыграл своих соседей по общежитию до полного подчинения. Помимо случая с шарфами, он заодно уменьшил левый ботинок из каждой пары Лестрейнджа и Трэверса. Разница была меньше сантиметра, но людям, у которых все ботинки были сшиты на заказ вручную, этого было достаточно, чтобы почувствовать что-то странное, но достаточно незначительное, чтобы ненаблюдательные чурбаны, как они, не смогли бы ничего заметить случайным взглядом.
За несколько месяцев (после нескольких повторных уменьшений, когда совы доставляли им новые пары ботинок) у мальчиков сформировалась странная, хромающая поступь, компенсирующая сжатые пальцы ног, а впоследствии — вросшие ногти. Том получил преимущество на защите от Тёмных искусств, полностью разгромив их, потому что знал, что надо целиться влево. Он убедил их, что проблема с ботинками была лишь у них в голове — не в обуви же дело, право? Разве они не заказывали обувь у того же самого башмачника, что обслуживал их семью на протяжении последнего столетия? Если эти ботинки были достаточно хороши для их дедов, почему они вели себя как плаксивые младенцы?
Некоторое время назад Том прочитал в Лондонской газете редакционную статью о том, что долгая носка неподходящих по размеру ботинок может привести к травме позвоночника и хроническим болям в спине. Если Лестрейндж и Трэверс докажут, что заслужили наказания, то через несколько лет Том сможет убедиться, была ли статья правдива. Он немного жаждал крови, ведь Том никогда не был мягкосердечным. Понятие пощады за первые проступки ни разу не приходило ему в голову. А поскольку это было наказание, они получали по заслугам. Он не доходил до око за око, конечно, — он был не таким уж варваром.
Наполеон, последний великий европейский император, был знаменит не своими завоеваниями и не сильной династией достойных наследников. С точки зрения англичанина, его поражения были не только примечательны, но даже прославлены. Нет, его истинное наследие хранилось в Кодексе Наполеона — современных законах, перевернувших устоявшуюся, устаревшую феодальную систему. Наполеон изменил статус-кво на своё усмотрение, обезглавив аристократию и прихватив половину Европы за собой. Том восхищался этим и мечтал повторить подобные подвиги в микровселенной спальни слизеринцев.
(К его неудовольствию, «Кодекс Тома Риддла» звучало как-то глупо в его голове, а ещё глупее, когда он записал это на полях своего дневника, но всё что угодно было лучше, чем «Большая книга Жизненных Уроков директора Тома». Он решил, что называть что-то в честь себя было позволительно, только если у тебя уже есть великое и сильное имя, как Наполеон, или Хаммурапи{?}[царь Вавилона], или Юстиниан{?}[император Византии]. Разве кто-нибудь струсит в присутствии Великого Чародея Британской Империи Волшебников, Тома Великого?)
Остальные слизеринцы, кажется, стали замечать, какие беды настигали тех, кто был груб с Томом, хоть они и не могли до конца понять, что именно он делал и как он это делал. Они лишь видели то, что казалось цепочкой не связанных между собой несчастных случаев: как Квентина Трэверса сбило с дуэльной платформы, и он приземлился на голову; как мать четверокурсника Джаспера Гастингса послала громовещатель, потому что он сдал четырнадцать дюймов{?}[~35,5 см] свитка историй о своих грязных делишках с Распределяющей шляпой вместо заданного сочинения по заклинаниям.
(По слухам, Гастингс использовал прорехи в Распределяющей шляпе по удобному назначению и добавил кое-что новенькое к коллекции пятен на её полях. Гастингс не осмеливался уточнять детали, но его румянец при упоминании преподавателя заклинаний, профессора Уинтропа, был воспринят как признание вины. С тех пор он стал известен как «Шляпник Гастингс»{?}[Hatty Hastings], и никакие его слова не могли исправить ситуацию.
